Патрик Ротфусс - Страх Мудреца
сюрприз, который заставит народ устроить драку или поджечь мое заведение?
Я покачал головой, улыбаясь.
- Хорошо, - он улыбнулся и направился к сцене.
- Тогда я люблю сюрпризы.
Глава 6
Любовь.
Станчион вывел меня на сцену и принес кресло без подлокотников.
Затем он подошел к краю сцены, чтобы пообщаться с аудиторией.
Я повесил плащ на спинку кресла, когда свет начал гаснуть.
Я положил потертый футляр для лютни на пол.
Он был даже более потрепанным, чем я сам.
Когда-то он выглядел вполне опрятно, но это было множество лет и столько же миль тому назад.
Теперь же кожаные крепления затвердели и потрескались, а сам футляр
был не толще пергамента, в некоторых местах.
На нем осталась лишь одна оригинальная застежка, искусно выполненная из серебра.
Я как смог заменил остальные, так что теперь футляр щеголял несочетающимися застежками из полированной меди и тусклого железа.
Но внутри футляра лежало нечто совсем иное.
Внутри была причина, из-за которой я сражался за завтрашнюю оплату семестра.
Я неплохо сторговал цену за нее, но она все равно стоила мне больше денег, чем я когда-либо тратил на что-нибудь за всю свою жизнь.
Она стоила столько, что у меня не осталось денег на подходящий футляр и пришлось использовать старый, укрепив его лоскутами ткани.
Дерево было цвета темного кофе, и свежей земли.
Изгиб корпуса был совершенен, как бедро женщины.
В ней сочетались приглушенное эхо, чистый звук струн, и мелодичное бренчание.
Моя лютня.
Моя осязаемая душа.
Я слышал, что поэты пишут о женщинах.
Они слагают стихи, воспевают их, и врут.
Я видел моряков на берегу, безмолвно вглядывающихся в медленно катящиеся морские волны.
Я видел бывалых солдат с огрубевшими сердцами, с глазами заполнявшимися слезами при виде развевающегося на ветру флага их короля.
Послушайте меня: эти люди ничего не знают о любви.
Вы не найдете ее в словах поэтов или тоскующих глазах моряков.
Если вы хотите узнать о любви, посмотрите на руки бродячего артиста, когда он играет музыку.
Бродячий артист знает.
Я окинул взглядом мою аудиторию, пока она все еще медленно увеличивалась.
Симмон с энтузиазмом помахал рукой, и я улыбнулся в ответ.
Я заметил седые волосы графа Трепе возле перил второго яруса.
Он с серьезным видом разговаривал с хорошо одетой парой, жестами указывая в мою сторону.
Все еще ходатайствовал за меня, хотя мы оба знали, что это безнадежное дело.
Я достал лютню из потрепанного футляра и начал ее настраивать.
Это была не лучшая лютня в Эолиане.
Далеко не лучшая.
Гриф был слегка изогнут, но не кривой.
Один колок расшатался и постоянно норовил сменить тон.
Я сыграл тихий аккорд и поднес ухо к струнам.
Подняв голову, я увидел лицо Денны, ясное, как луна.
Она оживленно улыбнулась мне и помахала пальцами под столом, где ее кавалер не мог заметить.
Я нежно дотронулся до расшатанного колка, проводя рукой по теплому дереву лютни.
Лак поцарапался и протерся в некоторых местах.
С ней плохо обращались в прошлом, но от этого она не стала менее прекрасной внутри.
Так что да.
Она имела недостатки, но какое это имеет значение, когда речь заходит о делах сердечных?
Мы любим то, что мы любим.
Рассудок в этом не участвует.
Во многих отношениях, неразумная любовь является истинной любовью.
Любой может любить просто так.
Вот так просто, как положить пенни в карман.
Но любить, несмотря ни на что.
Знать недостатки и любить их также.
Это редкое, чистое и совершенное чувство.
Станчион сделал широкий жест в мою сторону.
Раздались непродолжительные аплодисменты, а за ними последовала внимательная тишина.
Я сыграл две ноты и почувствовал, как публика придвинулась ко мне.
Я коснулся струны, слегка настроил ее, и начал играть.
Прозвучало лишь несколько нот, и все узнали мелодию.
Это был «Вожак». Мотив, который пастухи насвистывали в течение десяти
тысяч лет.
Простейшая из простых мелодий.
Мотив, который мог сыграть любой имеющий ведро.
Ведро было бы даже излишеством.
Пары сложенных рук вполне достаточно.
Одной руки.
Даже двух пальцев.
Проще говоря, это была народная музыка.
Сотни песен были сложены на мотив «Вожака». Песни о любви и войне.
Песни с юмором, трагедией, и страстью.
Я не стал утруждать себя ни одной из них.
Никаких слов.
Только музыка.
Только мотив.
Я поднял голову и увидел лорда Кирпичную Челюсть склонившегося к Денне, и делающего пренебрежительный жест.
Я улыбнулся, аккуратно извлекая мелодию из струн лютни.
Но вскоре моя улыбка стала напряженной.
На лбу выступили бусинки пота.
Я согнулся над лютней, сконцентрировавшись на движениях рук.
Мои пальцы метались, затем танцевали, затем летали.
Я играл мощно точно ливень, как молот кузнеца, бьющий по металлу.
Я играл мягко, как солнце над осенней пшеницей, нежно словно единственный колышущийся лист.
Вскоре мое дыхание стало прерывистым.
Мои губы сжались в тонкую, бескровную
линию.
Добравшись до припева в середине песни, я тряхнул головой, чтобы убрать волосы с глаз.
Пот разлетелся дугой, забрызгав деревянную сцену.
Я тяжело дышал, моя грудь вздымалась как кузнечные мехи, измученная, как загнанная до пены лошадь.
Песня звенела, каждая нота ее была ясной и четкой.
Один раз я чуть не сбился.
Ритм сбился на долю секунды…
Затем я как-то поправился, прорвался и смог закончить последнюю строку, играя сладкие и чистые ноты, несмотря на то, что пальцы мои превратились в одно размытое пятно.
Потом, когда очевидно стало, что ни мгновения больше я не выдержу, последний аккорд прозвенел по залу и я в изнеможении упал в кресло.
Публика взорвалась аплодисментами.
Но не вся публика.
Десятки людей по всему залу вместо этого громко засмеялись, некоторые стучали кулаками по столу и топали, шумно выражая своё веселье.
Аплодисменты стихли практически мгновенно.
Мужчины и женщины замерли в середине хлопка и уставились на смеющихся членов публики.
Одни выглядели разозленными, другие озадаченными.
Многие просто были оскорблены за меня, и возмущенное бормотание побежало по залу.
Прежде чем успело начаться сколько-нибудь серьезное обсуждение, я сыграл одну высокую ноту и поднял руку, возвращая к себе внимание аудитории.
