Стивен Кинг - Стрелок
Вдоль по улице. Мать дает ему денежку на такси, но, когда нет дождя, он всегда ходит пешком. Идет, размахивая портфелем. Маленький мальчик. Такой стопроцентный американец с голубыми глазами и блондинистыми волосами. Девчонки уже начинают его замечать (с одобрения своих мамаш), и сам он уже не сторонится их, как маленький, с упрямой мальчишескою заносчивостью. Он говорит с ними с этаким неосознанным профессионализмом, чем весьма их смущает. А школе ему нравится география, а после обеда — ходить в кегельбан. Его папа владеет пакетом акций какой-то компании по производству автоматического оборудования для кегельбанов, но там, куда ходит Джейк, стоит оборудование другой марки. Ему кажется, будто он никогда не задумывался об этом. На самом же деле — еще как задумывался.
Вдоль по улице. Мимо «Брендио», магазина готового платья, где в витрине стоят модели, одетые в меховые пальто, деловые костюмы на шести пуговицах в стиле эпохи Эдварда VII, а некоторые — вообще без всего. Эти модели — манекены — тоже безупречные профессионалы, а он ненавидит профессионализм во всех проявлениях. Он еще слишком юн для того, чтобы уметь ненавидеть себя, но начало этому положено: семя упало уже в горькую трещинку в его сердце.
Он подходит к углу и стоит на перекрестке с портфелем на боку. Транспорт с ревом несется по улице — ворчливые автобусы, такси, фольцвагены, грузовики. Он всего лишь мальчишка, но выше средних способностей, и краешком глаза успевает заметить он человека, который его убивает. Человек одет во все черное, и он не видит его лица, только развевающийся балахон и протянутые к нему руки. Он падает на проезжую часть, не выпуская из рук портфеля, в котором лежит его высоко профессиональный завтрак, приготовленный миссис Гретой Шоу. Сквозь поляризованное ветровое стекло он успевает еще разглядеть испуганное лицо бизнесмена в темно синей шляпе со стильным таким перышком за лентой. На той стороне дороги кричит какая-то пожилая дама. У нее черная шляпка с вуалью. Шляпа вовсе не стильная и не изящная. Вуаль — точно траурное покрывало. Джейк не чувствует ничего, лишь удивление и привычное безудержное замешательство — неужели вот так все и кончается? Он падает на проезжую часть и видит в двух дюймах от глаз трещину в ровном покрытии, заделанную свежим асфальтом. Портфель вылетает из рук. Он как раз призадумался, сильно ли он ободрал коленки, когда на него наезжает машина того бизнесмена в синей шляпе со стильным пером. Огромный синий кадиллак 76 года с шестнадцатидюймовыми шинами. Почти такого же цвета, как шляпа водителя. Он ломает Джейку спину, расплющивает живот. Под давлением изо рта у него течет кровь. Он поворачивает голову и видит включенные задние фары. Из-под заклиненных задних колес кадиллака валит дым. Машина проехалась и по портфелю, оставив на нем черный широкий след. Он поворачивает голову в другую сторону и видит громадный желтый форд, который визжит тормозами и останавливается в каких-нибудь нескольких дюймах от его тела. Какой-то черный парень, наверное, тот самый, кто продавал соленые крендели и лимонад с ручной тележки, бежит к нему. Кровь у Джейка течет отовсюду: из носа, из глаз и ушей, из прямой кишки. Его гениталии превратились в кашу. А он все думает, сильно ли он ободрал коленки. Теперь и водитель кадиллака бежит к нему, на ходу причитая. Откуда-то доносится голос. Ужасный, спокойный — голос рока:
— Я священник. Дайте пройти. Таинство покаяния…
Он видит черный балахон, и его одолевает внезапный ужас. Это он. Человек в черном. Он отворачивается от него — из последних сил. Где-то играет радио. Рок-группа «Кисс». Он видит, как его руки скребут по асфальту — белые, маленькие, аккуратные. Он никогда не грыз ногти.
Глядя на свои руки, Джейк умирает.
Хмурясь, стрелок сидел, погруженный в тяжелые думы. Он устал, все его тело болело, и мысли переваливались у него в голове с этакой раздражающей медлительностью. Рядом с ним, зажав руки между колен, спал удивительный мальчик, дыша по-прежнему спокойно и ровно. Он поведал свою историю почти безо всяких эмоций, хотя ближе к концу его голос дрожал — когда он дошел до «священника» и до «таинства покаяния». Он, разумеется, не говорил ничего о своей семье и о своем ощущении сбивающей с толку раздвоенности, но все равно кое-что просочилось в его рассказе — достаточно, чтобы стрелок сумел составить себе об этом некоторое представление. Тот факт, что такого города, который описывал мальчик, вообще не существовало в природе (или, если нечто подобное и существовало, то исключительно в доисторических мифах), был еще не самою выбивающей из равновесия частью рассказа, однако стрелок не на шутку встревожился. Вообще, весь рассказ производил тягостное впечатление. Тревожное. Стрелок боялся даже задумываться о том, что все это может значить.
— Джейк?
— У-гу?
— Ты хочешь помнить об этом, когда проснешься? Или хочешь забыть?
— Забыть, — быстро ответил мальчик. — Я был весь в крови.
— Хорошо. Сейчас ты заснешь, понятно? И будешь спать. Давай-ка — ложись.
Джейк послушно лег. Такой маленький, тихий и безобидный с виду. Однако стрелку почему-то не верилось в то, что он действительно безобидный. Он вызывал у стрелка какое-то неприятное ощущение. Было в нем что-то страшное. Что-то неумолимое — некий дух предопределения. Ему не нравилось это чувство, но ему нравился мальчик. Ему очень нравился мальчик.
— Джейк?
— Тсс. Я хочу спать.
— Да. А когда ты проснешься, ты забудешь про все, что ты мне рассказал.
— О'кей.
Еще какое-то время стрелок пристально изучал его, вспоминая свое детство. Обычно, вспоминая об этом, он испытывал странное ощущение, что все, что происходило тогда, происходило не с ним, а с кем-то другим — с человеком, который прошел сквозь некую осмотическую мембрану и изменился уже безвозвратно. Но теперь его детство вдруг подступило так близко. Мучительно близко. Здесь, в конюшне на промежуточной станции, было невыносимо жарко, и стрелок выпил еще воды. Потом поднялся и прошел вглубь строения. Остановился, заглянув в одно из стойл. Там в углу лежала охапка белой соломы и аккуратно свернутая попона, но лошадьми не пахло. В конюшне вообще ничем не пахло. Солнце выжгло все запахи и не оставило ничего. Воздух был совершенно стерилен.
В задней части конюшни стрелок обнаружил крошечную темную каморку с какой-то машиною из нержавеющей стали, похожей на маслобойку, в центре. Ее не тронули ни ржавчина, ни гниение. С левого ее боку торчала какая-то хромированная труба, протянувшаяся до решетки водостока в полу. Стрелок уже видел насосы, подобные этому, и в других засушливых местах, но ни разу не видел такого большого. Он даже представить себе не сумел, как глубоко нужно было бурить, чтобы добраться до грунтовых вод, затаившихся в вечной тьме под пустыней.
