Екатерина Хайрулина - Игры в вечность
– Еще? – спросил он.
– Подожди, – глухо захрипел бог.
– Хорошо. И царь сел рядом, вытянув больную ногу, положил на колени автомат.
Бог отчетливо заскрипел зубами, разглядывая окровавленную ладонь, ему больно и страшно… да он бессмертный, человек бы не выжил вот так, когда сердце и легкие разорваны в клочья, почти в упор.
– Прости, – сказал царь. – Но тогда у меня не было выбора. Хватит. Вы уж как-нибудь сами…
Бог долго-долго смотрел ему в глаза и долго-долго молчал, по его лицу скользнула тень понимания. Не было выбора. Тогда…
– Да, – согласился вдруг, неизвестно с чем, может быть сам с собой.
– Ты еще будешь убивать меня?
Бог отвернулся, мотнул головой, попытался вздохнуть, но вместо этого зашелся кашлем.
– Тогда я пойду, у меня дела, – тихо сказал царь. И тяжело поднявшись на ноги, заковылял в туман.
* * *
– Господин! – шипастая морда Иникера просунулась в дверь, – прошу прощение за беспокойство.
– Что там?
– Там Думузи. Он ждет в гостиной.
Думузи сидел у окна, в большом кожаном кресле, вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки, и мрак метался в его глазах. Степной бог, дикий степной ветер, изодранный в клочья, весь в крови, и готовый хоть сейчас снова кинуться в бой. Какой ненормальный решился с ним драться? Пожалуй, даже Атт бы поостерегся.
Благоухая лавандой и облачившись на ходу в мягкий пестрый халат, Эмеш уселся напротив. Он только хотел осведомиться, что у Думузи стряслось, но степной бог его опередил.
– Ты знаешь, что Лару отправится Илар?
– Что? – вот так, сразу, к подобному Эмеш был не готов.
Ки-Илар, нижний мир, или как называли его люди Тат-Фишу – земля без возврата. Люди никогда не возвращаются оттуда, возможно с богами все иначе, но пока никто пробовать не спешил. Если Лару отправят за Реку, никто не знает, сможет ли она вернуться. Нижний мир цепко держит добычу. Это почти равносильно смерти, для людей это и есть настоящая смерть. Думузи язвительно ухмыльнулся, дернув щекой.
– Ты же знаешь законы, – сказал он, – тому, кто самовольно откроет врата – грозит изгнание в Илар.
– Брось, – не поверил Эмеш, – эти законы наверняка писаны Аттом, он не даст свою дочь в обиду, ну, может, посадит ее под домашний арест. К тому же я не верю, что это сделала она.
– Зря не веришь. Зря? Эмеш подался вперед, вглядываясь в темные глаза гостя.
– Что ты хочешь сказать?
Думузи дернулся было вскочить на ноги, но тут же едва не задохнулся от резкой боли, захрипел, подавившись кашлем.
– Сиди уж, Дим, смотреть страшно. Кто это тебя так?
Считается, что боги бессмертны и неуязвимы. Бессмертны – да, убить такого почти невозможно, да и все раны заживает быстро, не оставляя следов. Только пока рана заживет, еще успеет доставить обладателю немало хлопот, вот как Думузи сейчас.
– Сядь, и посиди немного спокойно, а то весь ковер мне заляпаешь кровью, – посоветовал Эмеш. Думузи покосился с явной неприязнью, но возражать не стал.
– Какая разница кто…
– Ладно, – Эмеш махнул рукой, – это твое дело. Давай, рассказывай, что ты хотел.
– Лару отправят в Илар, – механически повторил он, – она сама виновата…
– Что значит сама?
– То и значит, Сар. Она выпустила демонов, на вратах отпечаток ее силы.
– На вратах? – не поверил Эмеш, – откуда ты знаешь?
Думузи уставился в пол, стиснув челюсти, и на скулах явственно вспухли желваки. В нем заметно боролись два желания – рассказать и послать Эмеша в бездну с его вопросами. Последнее, похоже, побеждало.
– Зря я сюда пришел, – сказа он, медленно вставая, – я разберусь сам…
Эмеш едва удержался, чтобы не схватить степного бога и силой не усадить на место. Если б тот выглядел сейчас поприличнее, то наверно так бы и сделал.
– Подожди…
– Нечего мне тут делать, зря я пришел… – хмуро процедил Думузи, – я сам виноват не меньше.
– Ты о чем?
– О демонах, – коротко бросил он.
Эмеш нахмурился. Острый, пронзительный взгляд степного ветра больно резанул по глазам, заставляя сморгнуть.
– Рассказывай, – потребовал Эмеш, и где-то далеко, с разбегу разбилась о скалы ревущая волна.
– Хочешь поговорить? – Думузи скривился в презрительной усмешке, – ты думаешь, наша Златокудрая тут ни при чем, хочешь отыскать правду, другого виноватого. Но что если правда в том, что другого виновного нет?
– Она не могла этого сделать.
Нет, Лару не умела так врать в глаза. Она прекрасна, легкомысленна, порою вспыльчива, да! она живой огонь из ненависти и любви. Огонь страсти, а не лед расчета и интриг. Он прекрасно видел ее лицо, когда пришел Атт, она не понимала, она не делала этого.
– А кто мог? – Думузи зло сощурил глаза, – может быть ты?
«Может и я» – едва не ляпнул Эмеш, но вовремя прикусил язык. Может и он. Вполне может. Он даже толком не помнит. Ведь тоже таскался на Унхареш. Может он сам?
И что тогда? Илар? Навсегда? Непрошенный холодок пробежал по спине, впиваясь в кожу острыми когтями.
– Может и я, – тихо сказал Эмеш, подцепил холодок за шкирку и отбросил прочь. Думузи сразу сдался, сморщился, словно от боли.
– Нет, не ты, – так же тихо произнес он.
Они смотрели друг другу в глаза, когда-то друзья, когда-то враги, Идим Джайарах, хозяин ветров и Саир Нимрахим, грозный повелитель морей. Могучие боги? Дети, заигравшиеся в песочнице? Вечные дети. Вечность ухмыльнулась, вильнула лисьим хвостом и скрылась в кустах.
Три правила зачитал им седой лодочник Уршанаби, начиная игру: не творить демонов, не наделять людей силой, не открывать врата. За нарушение любого из них – смерть, вполне реальная смерть, хоть тогда это казалось лишь забавным, пикантным штрихом. Представить, что Лару умрет – было страшно.
Даже не то что Лару, а то что умрет. Смерть – это не правильно. Смерть слишком долго обходила их стороной, успев превратиться в далекую прозрачную тень. Но сейчас тень обрела плоть и грозила сожрать так уютно обустроенную, согретую солнцем реальность. Она уже облизывалась на пороге, хищно причмокивая.
– Я не верю, что это она, – Эмеш и сам с трудом узнал свой голос, – я не позволю…
– Не позволишь? Как?
Думузи вдруг затрясся, едва сдерживая рвущийся из разодранной груди хохот, слезы выступили на глазах, на губах проступила кровь, искореженные легкие хрипло булькали, тело скрутило судорогой. Эмеш едва удержался, чтобы не отвести глаза – от этого зрелища становилось не по себе. А дикий ветер степей продолжал самозабвенно хохотать, стискивая зубы от боли.
