Морис Делез - Конан и Гнев Сета
Они двинулись дальше, но вокруг царила пустота. Дома, костры, молчаливые мрачные люди и треск цикад, ставший уже нестерпимым.
— Когда это началось, люди бросились на площадь,— заговорил сотник, успевший уже уяснить для себя, как все происходило.— Женщины и дети укрылись в храме, надеясь, что покровительство всеблагого Митры, особенно сильное в таком месте, защитит их.
— Защитить их могли только мужчины,— хмуро обронил Конан.
— Ты прав, мой король,— согласился сотник,— но они не сумели.
— Сколько было нападавших?— спросил киммериец, который думал уже о другом.
— Не знаю,— задумчиво покачал головой егерь.— Рассказать-то некому. Все погибли.
К этому времени они успели сделать круг, и вышли, наконец, на площадь. Здесь их взорам открылась совершенно иная картина. Площадь оказалась завалена трупами, лежавшими отдельно и вповалку, частично прикрытыми рогожей, чтобы скрыть изуродованные части тел.
Король окинул площадь мрачным взглядом. Везде лежали мертвецы, еще недавно гулявшие вместе с ним на празднике обильного урожая. И здесь были лишь мужчины. Почти все они сжимали в руках оружие: как видно, до последнего вздоха защищали свои семьи.
— Похоже, у нападавших все было рассчитано заранее,— заметил Конан.— Они вошли в ворота, намеренно производя побольше шума. Подождали, когда люди соберутся на площади, разделались с мужчинами, обыскали дома, а тех, кто рассчитывал укрыться в храме, сожгли, хотя там были только женщины и дети.
— Странно, что все как один покинули дома, не попытавшись отсидеться,— заметил Троцеро.
— Я думаю, их что-то очень сильно напугало,— ответил киммериец.— Что-то или кто-то, увидев кого, люди превратились в мечущееся в панике стадо, которое от страха сбилось в кучу.
— Обычно вместе люди становятся сильнее,— заметил сотник.— Здесь этого не произошло.
Конан кивнул, соглашаясь, и молча, огляделся. Посреди площади все так же бил фонтан, а за ним, как раз напротив того места, где они стояли, совсем недавно высился храм Митры. На стальном фонарном крюке, вмурованном в его стену, висела обнаженная женщина.
Ее непомерно распухшее тело казалось надутым. Руки были неестественно растянуты в стороны, как у ватной куклы, и это придавало ее облику нелепый и вместе с тем жуткий вид.
Конан отметил про себя, что этой женщине почему-то предназначили иную смерть, отличную от прочих. В таком поступке было что-то, по крайней мере, бранное, но киммериец тут же перестал думать об этом, как только начал осматривать трупы убитых.
Конн бежал за ним, стараясь не отставать и не глядеть на то, что привлекало внимание отца. Король же останавливался, приподнимал прикрывавшие раны тряпицы и, что-то выяснив, быстро шел дальше. Ему не потребовалось обойти всех, чтобы уяснить для себя то, что он хотел знать: раны были четырех типов.
Аккуратный удар клинком по шее, перерубавший шейную жилку, стрела; поражавшая почему-то непременно в голову,— так погибли многие.
Конан задумался и рассеянно посмотрел на повешенную, отметив про себя, что было еще что-то странное в ее облике.
У некоторых людей головы оказались размозжены примерно так, как это описывал Мэгил… И это было неприятней всего: похоже, жрец не зря остался с ним. Он чувствовал, каким образом станут разворачиваться события.
Однако большинство людей было убито иначе. Людей жрали живьем, загрызая насмерть. На их трупы действительно было страшно смотреть — откушенные конечности, выеденные внутренности, разгрызенные черепа…
После первого же трупа Конн отвернулся и порадовался тому, что так и не успел поужинать. Дальше он лишь следовал за отцом, но старался не смотреть вниз. Конан же видел такое и прежде, правда, в меньших количествах, а потому думал о другом. Если первые три вида ран были оставлены людьми, то загрызало жителей Лирона явно нечеловеческое существо.
Раздумывая об этом, король шагал вперед, в то время как Конн шел рядом и если давно уже старался не смотреть по сторонам, то теперь пытался и не дышать. Густой, удушливый запах паленой человеческой плоти, с самого начала висевший в воздухе, на подходе к храму стал просто нестерпимым. Принц посмотрел на отца, но король словно и не ощущал вони. Он смотрел на повешенную и ловил упорно не авшуюся мысль, пока не понял, что ему казалось странным: труп женщины выглядел невесомым и раскачивался от несильного ветерка, словно внутри и в самом деле ничего не было.
— Кто это?— спросил киммериец, ни к кому не обращаясь, но ему тотчас ответили.
— Та девушка, что поднесла тебе рог с вином,— услышал Конан и невольно вздрогнул, хотя, наверное, и ожидал этого.
Девушка была и оставалась для него никем. Он даже имени ее не знал и все-таки… Зачем все это? И почему выделили именно ее, красавицу, встречавшую короля?
— С нее сняли кожу,— угрюмо заговорил сотник,— набили травой и это чучело повесили. Она была единственной, кто остался в живых, когда мы пришли сюда.— Он помялся.— Нам пришлось избавить ее от страданий.
Конан поднял глаза и посмотрел на лицо повешенной. Оно было грубо залатано, густо закрашено белилами, поверх которых широкими небрежными мазками были набросаны карикатурные черты… Король вгляделся в них.
— Кром!— взревел он, словно смертельно раненный киммерийский медведь, и окружавшие его люди в испуге отпрянули.— Коня мне!— Король яростно заозирался, но кто-то уже вел под уздцы вороного.— Живо!
Одним движением вскочил он в седло, обернувшись только затем, чтобы крикнуть: «Присмотрите за Конном!»— и ударил жеребца ладонью по крупу. Тот слегка покосился на седока («Чего это ты, братец? Будто я сам не знаю, что нужно делать?») и взял с места в карьер. Конан даже не оглянулся, чтобы посмотреть, поскакал ли кто следом. Ему было все равно. Перед глазами словно застыла картина: покачивающееся на ветру чучело бедной девушки, на забелёленном лице которой вульгарно намалеваны черты Зенобии.
Предупреждение это было настолько недвусмысленным, что сердце Конана бешено заколотилось в груди, к любую минуту готовое выскочить наружу.
Вороной несся, как черный демон ночи, но киммерийцу казалось, что они топчутся на месте, и даже бешеный ветер, бивший в грудь, не в силах оказался охладить его пылающее лицо.
Киммериец возблагодарил Крома за то, что тихое место, избранное ими для отдыха, находилось не слишком далеко от Лирона. Его не покидала дикая мысль, что население городка было уничтожено только для того, чтобы заманить туда Конана, разлучить его с Зенобией и оставить ее без его защиты, и от этой мысли ему становилось страшно… Страшно, потому что заставляло его думать о том, что сейчас происходит там, в то время как сам он здесь. Все это могло означать только одно: кто-то из прежних врагов всерьез принялся за него, но прежде чем разобраться с самим Конаном, решил причинить ему боль, сильнее которой измыслить невозможно,— расправиться с его женой и сыном.
