Людмила Гетманчук - Шерше ля фам, или Возврату не подлежит!
— Да я и представить не могла, что ты такая красотка! — рассматривала меня старшая прачка ошалевшими глазами.
— Че-его? — вытаращилась на нее я, подозревая эпидемию сумасшествия.
— Да ты в зеркале себя видела? — поинтересовалась тетка.
Я пожала плечами, не понимая, что она хочет этим сказать.
— Пару дней назад. Впечатлений хватит еще на неделю вперед.
— Вылезай и ступай за мной, — хмыкнула женщина под смешки остальных прачек.
Я выбралась из чана, завернулась в протянутую Гвинерой чистую простыню и, оставляя мокрые следы на полу, пошлепала по плитам за ней. Она вывела меня из прачечной в комнатку, где стояли столы для глажки.
Чугунные утюги дымили на подставках, стопки выглаженного белья радовали глаз. В углу стояло зеркало — старое, с отслоившейся по краям амальгамой.
— Хозяин выбросить хотел, а я у госпожи Анниты выпросила. Смотри! — И прачка сорвала с меня простынку.
Скелетоподобная уродина исчезла, уступив место красотке с третьим размером груди, тонкой талией, вполне таким округлым задом и стройными ногами. Волосы после мытья стали густыми и длинными, а кожа просто светилась, гладкая и нежная, как у ребенка.
Я уже успела немножко подзабыть, какой была до того, как попала сюда, и теперь сама обалдела от собственной внешности. Да, похоже, в зеркале точно прежняя я. Но только гораздо, гораздо лучше.
— Как же это, откуда?.. — только и смогла прошептать, поворачиваясь к зеркалу то одним боком, то другим.
— Вот уж не знаю! Я и подумать не могла, что ты такая красавица. Может, и мне в золе и саже вываляться, а потом искупаться? — рассмеялась рыжеволосая дебелая прачка, глядя на меня огромными лучистыми глазами и не проявляя ни капли зависти, лишь искреннее материнское одобрение.
Я, находясь в фазе полнейшего обалдения, промолчала.
Прачка шутливо вздохнула, лукаво подмигивая.
— Да только, боюсь, не поможет! — Скомандовала: — Ладно, налюбовалась, и хватит. Платье я тебе сейчас найду. У меня есть одно, которое хозяйка до родов носила. Их много было, но те все парча да шелк, а это простое, утреннее. На тебя как раз будет, думаю.
Я повиновалась, как автомат.
В кладовке, куда меня привели, оказался целый шкаф вещей, постиранных и аккуратно заштопанных. Мне выдали нижнюю рубашку и светло-серое платье с завышенной талией и кокетливым бантиком под грудью.
Не успела я полностью переодеться, как прибежала Милка.
— Саша, Сашенька, ты где? — вопрошала она, стоя прямо передо мной и не узнавая.
— Да вот же она! — подтолкнула меня прачка.
Горничная не поверила.
— Ты шутишь?! — Проморгалась. — А-а-а… Э-э-э… Саша?!! Ах! — выдохнула Милка, закатывая глаза и плавно оседая на пол.
— Эй, ты чего, подруга? — Я опустилась на колени и похлопала ее по пухлым щекам.
Девушка открыла глаза, потом зажмурилась и вновь распахнула их во всю ширь.
Гвинера пожелала мне удачи и удалилась, оставляя наедине с бесчувственным телом.
— Милка, вставай, хватит на полу валяться. Сама меня откормила, так что это твоя заслуга, — тормошила ее я. — «Ешь больше, ешь», и вот результат — десять поросят!
— Не может быть! Не верю! — причитала служанка. — Так сразу и такое! И так много!
— Ущипнуть? — обозлилась я на «так много». — Раз пять!
— Нет, спасибо, — отказалась подруга. Вспомнила, зачем пришла. — Тебя хозяин зовет. Велел в кабинет явиться, как только — так сразу.
— Ну так идем, раз зовет, — вздохнула я и пошла на заклание. Сдаваться.
Барон меня ждал в кабинете, в компании толстых канцелярских книг, глобуса на подставке и чернильницы с крышкой в виде головы неведомого мне рогатого зверя.
Я вошла, ссутулившись. Не поднимая глаз, остановилась напротив барона. Тот что-то писал перьевой ручкой в амбарной книге — тетрадью я этот толстенный экземпляр назвать не могу.
Дожидаясь, пока он обратит на меня внимание, я лениво рассматривала глобус.
Синие моря и океаны, коричневато-зеленая суша… Материки совершенно незнакомых очертаний, на полюсах белые снежные шапки. Увлекшись, я прикоснулась к шару. А когда повернула его, чтобы посмотреть с другой стороны, тем самым привлекла внимание хозяина.
— Итак, Саша! — начал он, откидываясь в кресле. — Ты кто?
— «Итак, Саша!» — повторила я. — Ваша милость, я тут немного изменилась, вы уж простите.
Барон Летгар выдохнул, поморгал на меня удивленными глазами, потер лоб и задал умный вопрос:
— Почему?
— Почему — изменилась или почему — простите? — деловито уточнила я, расправляя и отряхивая юбку.
— Первое, — кратко ответил барон, не сводя с меня лазерного прицела взгляда.
— Не знаю, как подвести под это научную базу… — замямлила я, лихорадочно соображая: соврать или сказать правду. — Но если рассматривать все в мировом масштабе, то все окажется та-аким незначительным…
— А если в местном? — нетерпеливо прервал меня мужчина.
«А порассуждать? — тоскливо подумалось мне. — Догадки построить, самому придумать объяснение. Такой умный — и такой настырный!»
— Если в местном… — Я зажмурилась и выпалила: — То в ваш мир вернулась магия!
— Приятно слышать, — кивнул Летгар. Воззрился на меня с легкой насмешкой. — А тебя это как касается?
— Так я ее и выпустила, — понурилась я. Стала жаловаться: — Она как выперла изнутри! Как долбанула в дымоход! Как обсыпала сажей! И как задела меня чуть-чуть! — Подумала и добавила: — Но я в этом не виновата!
Барон замер, переваривая мое эмоциональное послание. Спустя какое-то время вскочил и забегал по кабинету. У меня от его мельтешения голова закружилась. Через минут пять он успокоился (видимо, заряд батарейки кончился), встал передо мной и выдал:
— Так вы — Спящая?
Пральна! На «вы» и шепотом. Огромный прогресс в наших социальных взаимоотношениях!
— Н-ну-у… Теоретически… — осторожно согласилась я. — Вообще-то я — Александра Мороз, мне двадцать три года. Я с планеты Земля, которая третья от Солнца планета и пятая по размеру среди всех планет Солнечной системы…
— Познавательно, — кивнул мне мужчина, снова усаживаясь в кресло. — А если ближе к теме — вы Спящая во льдах?
— Лед там точно был, — поскромничала я.
— Значит, все-таки Спящая?! — не отставал барон.
Я гляжу, до местных мужиков доходит словно до жирафа, на третьи сутки! Нет, как до удава. Через неделю!
— Как видите, уже нет, — сжала я руки в замок. — Последние несколько дней я бодрствую и даже работаю на вас, ваша милость, если вы помните. Камины чищу, золу выношу.
