Дуглас Брайан - Кошачий глаз
– Если эти стрелы отравлены, то никакого смысла мое геройство не имеет, – пробормотал Муртан. – Я все равно умру. И какая разница, где это произойдет…
– Кто говорит о геройстве? – хмыкнул Конан. – Речь шла лишь об упрямстве.
– Это одно и то же… – вздохнул Муртан.
Конан присел рядом на корточки и коснулся раненой руки. Муртан успел кое-как перетянуть руку повыше раны, чтобы остановить кровотечение, но выглядела рука ужасно.
Конан наклонился поближе и лизнул рану, а затем сплюнул.
– Если яд и есть, то несильный, – произнес он. – В любом случае, лучше бы это промыть и прижечь. Ты готов?
Муртан выпучил глаза и не ответил. Киммериец велел ему улечься удобнее и отдыхать. Галкарис устроилась рядом. Муртан удивленно наблюдал за девушкой. Она больше ничем не напоминала ту робкую красавицу, которая впервые появилась в богатом кордавском доме. Теперь Галкарис, скорее, напоминала хорошенького длинноволосого мальчика на пороге взросления. Отважного мальчика, готового встретить лицом к лицу любую опасность.
«На самом деле она – женщина-воительница, – думал Муртан. – Как я мог ошибаться в ней? Она совершенно не годится для роли наложницы. Она – спутник, друг, соратник. И, пожалуй, более храбрый, чем я…»
Галкарис спокойно сидела рядом, время от времени машинально касаясь волос Муртана. Жест этот был ласковым, почти сестринским, но теперь Муртан больше не сомневался в том, что Галкарис любит его. Любит по-настоящему, не так, как продажная рабыня любит своего хозяина.
Все эти мысли и чувства были для Муртана совершенно внове и он настолько увлекся ими, что совершенно упустил из виду киммерийца.
А Конан между тем готовился к медицинским процедурам – в своем понимании. Понимание это было полностью в духе варвара. Киммериец развел небольшой костер и положил в огонь большую заостренную палку. Затем отвязал от седла бурдюк с водой, сиял с пояса фляжку со спиртным и приблизился к раненому.
Несколько мгновений киммериец рассматривал простертого перед ним Муртана, затем поднес к его губам флягу.
– Выпей, – приказал он.
Муртан полагал, что сейчас его напоят водой, и сделал большой глоток, в чем тотчас же раскаялся. Напиток обжег ему язык и десны, он закашлялся и едва не подавился. Конан засмеялся.
– Никогда не жадничай, – назидательно произнес варвар.
Муртан только вздохнул. Когда киммериец вбил в землю колышек и привязал ноги раненого, Муртан не нашел в себе сил даже для простого возражения. Киммериец явно знал, что делает.
Здоровую руку Муртана он также привязал – к выступающему петлей из земли корню дерева. Затем вынул из костра заостренную палку с пылающим углем на конце и обратился к Галкарис:
– Сядь у него в головах и держи его плечо, чтобы не дергался.
Раненый, прижатый к земле и совершенно беспомощный, раскрыл рот, чтобы крикнуть, и тут Конан сунул ему между зубов ременный пояс:
– Зажми и не кричи. Мало ли кто окажется поблизости – услышит. Могут быть неприятности.
И без всякого предупреждения прижег открытую рану пылающим угольком.
Боль оказалась настолько сильной, что Муртан прокусил ремень почти насквозь, а затем потерял сознание.
Конан выдернул палку и дал Галкарис знак освободить раненого. Когда Муртан очнулся, его руки и ноги уже были отвязаны, а плечо нестерпимо горело
– Хочешь? – Конан снова протянул ему флягу.
На сей раз Муртан пил более осторожно, и спиртное помогло ему. Он сумел перевести дух.
– Надеюсь, огонь выжег все следы яда, да и кровь свернулась. Ты скоро поправишься, – ободрил его Конан.
– Что мы будем делать? – спросил Муртан.
– Переждем несколько дней, чтобы ты окреп и мог десть в седло, а потом двинемся в сторону Лук-сура. Гам есть паром. Пора нам перебираться в Стигию.
* * *
Трое путников шли по улицам Луксура, стараясь поменьше привлекать к себе внимание. На них и вправду никто не смотрел. Это были самые обыкновенные воины из пустыни, закутанные до самых глаз в широкие белые плащи. Все трое шагали враскачку, как будто ходьба по земле была им в диковину, – ведь они привыкли передвигаться на конях.
Один из них все время вертел головой, не в силах оторваться от зрелища, которое раскрывалось перед ним на каждой новой улице, на каждой площади.
– Поверить не могу, что я наконец в Стигии! – говорил он своим спутникам. – Столько раз я читал об этой стране, и вот я – здесь.
– Не выражай свои восторги так открыто, – предостерегал его другой, рослый и широкоплечий. Даже белый плащ, почти совершенно скрывающий путника до самых скул, не мог замаскировать ярко-синих глаз, горящих на смуглом лице.
– Мне здесь не по себе, – признался третий путник, невольно ежась.
– Галкарис – женщина, немудрено, что она испугана, – снисходительно произнес Муртан.
Конан покачал головой:
– Едва тебе стало лучше, как к тебе вернулось твое обычное высокомерие. Не совершай этой ошибки, Муртан. Многие воины поплатились жизнью за то, что недооценивали женщин. Галкарис – истинный воин духом. Я уже встречал таких.
– Прошу прощения, – тотчас извинился Муртан. – Должно быть, я все еще в плену старых представлений… Но здесь так красиво! А все эти слухи о том, что Стигия – зловещий край и вся так и кишит кровожадными жрецами, мне кажется, сильно преувеличены.
В этот самый миг перед ними на узкой улочке вырос, как будто из-под земли (точнее, из-под булыжников мостовой), целый отряд храмовой стражи. На бронзовокожих воинах красовались позолоченные. фартуки и широченные воротники, закрывающие грудь до середины. Воротники эти были богато украшены эмалями и символами стигийских божеств, среди которых выделялись крылатый глаз и коронованный змей.
Возглавлял этот отряд старик с очень белым лицом. Его голова была совершенно лысой и украшал ее массивный золотой обруч с двумя подвесками, болтающимися у висков. Обруч производил впечатление женского украшения.
Длинная белая одежда дополняла это впечатление: жрец казался переодетой женщиной. Но в лице его не было ничего женского: это было лицо пожилого мужчины, утомленного множеством забот.
– Остановитесь, незнакомцы, – властно произнес он. – Что вы делаете в Луксуре?
– Кто ты? – Конан вышел вперед.
– Я – Ха-Пта, – был ответ. – Жрец великого бога Себека, и мне не нравится, что по Луксуру бродят поклонники шакала из пустыни.
– Шакала? – переспросил Муртан.
Жрец даже не повернул головы в его сторону. Он признал Конана за старшего и желал разговаривать только с ним.
– Вы ведь шакалопоклонники? Вы воете с ним на луну и тявкаете на барханы песков, когда вам кажется, будто они надвигаются на вас?
