Джон Толкин - Хранители
Конь поравнялся с деревом, за которым лежал Фродо, и замер. Недвижим был и всадник: он словно прислушивался. Сиплое сопенье донеслось до Фродо, и голова всадника повернулась направо, потом налево. Казалось, он ловил нюхом какой-то чуть слышный запах.
Внезапный и безрассудный ужас охватил Фродо: его видно, его сейчас найдут... и неожиданно ему вспомнилось Кольцо. Он не смел вздохнуть, боялся пошевелиться; но Кольцо вдруг стало его единственной надеждой, и рука сама поползла к карману. Только надеть, надеть его, и все в порядке, и он в безопасности. Гэндальф не велел... да ладно! Бильбо надевал же Кольцо, и ничего. Я ведь у себя, я в Хоббитании, подумал он, и рука его коснулась цепочки. В этот миг всадник выпрямился и тронул поводья. Конь неуверенно переступил, шагнул вперед и пошел ровной иноходью.
Фродо подполз к обочине и глядел всаднику вслед, пока тот не исчез в сумеречной дали. Далеко-далеко черный конь свернул направо, в придорожную рощицу.
– Что-то это странновато, чтоб не сказать страшновато, – пробормотал Фродо, направляясь к своим путникам.
Пин и Сэм лежали в траве пластом и ничего не видели; он рассказал им про непонятного всадника.
– Не знаю уж почему, но я был уверен, что он меня ищет и вынюхивает. И как-то мне очень не хотелось ему попасться. Странно все это: в Хоббитании никогда таких не бывало.
– Какое вообще до нас дело Большому Народу? – проворчал Пин. – И чего это он сюда приперся? Откуда прискакал?
– Прошу прощенья, – вмешался вдруг Сэм. – Я знаю, откуда. Из Норгорда этот черный всадник, ежели только он здесь один-единственный. И знаю даже, куда он путь держит.
– То есть как? – сурово спросил Фродо, метнув на Сэма изумленный взгляд. – Знаешь – и не сказал?
– Да я только сейчас вспомнил, простите, сударь, великодушно. Оно ведь как было: я давеча к моему старику с ключами, а он мне и говорит: «Вот тебе раз, – говорит, – а я-то, дурак, думал, что ты уехал с господином Фродо нынче поутру. Тут, понимаешь, приставал один: куда, говорит, делся Торбинс из Торбы-на-Круче? А куда ему деться, уехал, и все тут. Я и послал его в Кроличью Балку, но он мне, понимаешь ли, здорово не понравился. Уехал, говорю, уехал, господин Торбинс и обратно не будет. Так он на меня, представляешь, зашипел, ровно змей». – «А он из каких был-то?» – это я у отца спрашиваю. «Да кто его знает, – говорит, – только уж точно не хоббит. Высокий такой и черный, наклонился надо мной и сопит. Небось дальний, из Большого Народа. Выговор такой шепелявый». Особо-то мне было некогда отца расспрашивать, вы же меня ждали; ну, а потом позабыл вам сказать. Да и старик мой подслеповат, а этот когда подъехал, уже стемнело. Отец ведь все вроде правильно сказал, а что я не вспомнил, так подумаешь, чего особенного, правда, сударь?
– Да старик-то, что с него взять? – отозвался Фродо. – Я и сам слышал, как он говорил с чужаком, который про меня расспрашивал; даже собрался было пойти узнать у него, в чем дело. Жаль, не пошел, и досадно, что ты мне раньше не сказал. Нам бы надо поосторожнее.
– А может, это вовсе и не тот всадник, – вмешался Пин. – Вышли мы тайком, шли без шума, не мог он нас выследить.
– А сопел да вынюхивал, как и тот, – сказал Сэм. – И тоже весь черный.
– Зря мы Гэндальфа не дождались, – пробормотал Фродо. – А может, и не зря, трудно сказать.
– Так ты про всадника-то про этого что-нибудь знаешь? Или просто догадки строишь? – спросил у Фродо Пин, расслышавший его бормотание.
– Ничего я толком не знаю, а гадать боюсь, – задумчиво ответил Фродо.
– Ну, твое дело, милый родственничек! Пожалуйста, держи про себя свои секреты, только дальше-то как будем? Я бы непрочь передохнуть-поужинать, но лучше возьмем-ка ноги в руки. А то мне что-то не по себе от ваших россказней про нюхающих всадников.
– Да, нам лучше не задерживаться, – сказал Фродо. – И давайте не по дороге, а то вдруг этот всадник вернется или другой объявится. Прибавим шагу: до Заячьих Холмов еще идти да идти.
...Когда они снова вернулись на дорогу, алое закатное солнце тускнело у них за спиной. Дорога круто сворачивала влево; а по правую сторону синела могучая дубрава без конца и края.
– Туда и пойдем, – сказал Фродо.
Хоббиты сумерничали: они забрались в громадное дупло, отдохнули, кой-как перекусили (когда-то еще ужин!) и даже спели вечернюю песню, которая кончалась словами: «А там и спать! А там и спать!»
– Сейчас же спать! Сейчас же спать! – заорал Пин.
– Тише! – сказал Фродо. – Как будто снова стук копыт.
Все трое замерли, словно тени. По долине раскатывался цокот, пока еще дальний, но все ближе – с подветренной стороны. Они юркнули поглубже в густую тень угрюмых деревьев.
– Убегать не будем, – сказал Фродо. – Нас не видно, а я хочу поглядеть: неужели еще один?
Цокот приближался. Прятаться как следует им было уже некогда, и Сэм с Пином схоронились за огромным пнем, а Фродо залег неподалеку от тропки. Светло-серой полосой прорезала она лесной сумрак. Наверху вызвездило, но луны не было.
Копыта стихли. Фродо увидел черный промельк между деревьями – и обе тени, словно кто-то вел лошадь, слились с темнотой. Потом черная фигура возникла там, где они сошли с тропки, в том самом месте. Тень заколыхалась, и Фродо расслышал тихое внимательное сопение, а потом тень словно бы осела и поползла к нему.
Фродо опять подумал, что надо надеть Кольцо. И будто повинуясь чьему-то велению, не понимая, что делает, нашарил его в кармане. Стояла страшная тишина; но вдруг раздалась звонкая песня и зазвучал легкий смех. Чистые голоса, словно веселые колокольчики, всколыхнули прохладный ночной воздух. Черная тень поднялась, попятилась и, слившись тенью лошади, утонула в сумраке по ту сторону тропки. Фродо перевел Дыхание.
– Эльфы! – воскликнул Сэм, хрипло, как спросонья. – Эльфы, сударь! – Он бы так и кинулся на голоса, но Фродо с Пином удержали его.
– Да, эльфы, – сказал Фродо. – Это ведь Лесной Предел – они здесь почти каждый год проходят весной и осенью. Вот уж кстати-то! Вы же ничего не видели, а Черный Всадник спешился и пополз прямо к нам; и дополз бы, если б не их песня. Она его спугнула.
– Ну, а к эльфам-то – идем или не идем? – заторопил Сэм. Про всадника он уже и думать забыл.
– Слышишь ведь, они сами к нам идут, – сказал Фродо. – Надо только подождать.
Пение приближалось. Один ясный голос пел звонче всех остальных. Слова были дивные, древние, один Фродо понимал их, да и то с трудом. Но вслушиваться было и не надо: напев подсказывал слова. Фродо разобрал их так:
– Зарница всенощной зари
За дальними морями,
Надеждой вечною гори
Над нашими горами!
О Элберет! Гилтониэль!
Надежды свет далекий!
От наших сумрачных земель
Поклон тебе глубокий!
Ты злую мглу превозмогла
На черном небосклоне
И звезды ясные зажгла
В своей ночной короне.
Гилтониэль! О Элберет!
Сиянье в синем храме!
Мы помним твой предвечный свет
За дальними морями!»
И кончилась песня.
