Катя Зазовка - Нечистик
- Простите, Ваше величество, он еще новичок, - разогнулся учитель. Малк сделал то же самое и с облегчением отметил, что десятки вороньих глаз погасли. Интересно, кто же из них "Ваше величество"?
- Дозвольте мне обратиться к услугам одной из ваших подданных? - попросил ведьмак. Сидевшая на самой верхушке трухлявого дерева ворона благосклонно кивнула. В эту секунду парень разглядел на птичьей головке крохотную серебристую корону. А вот и "Ваше величество". Надо же. Только вот царь это али царица?
- Каруша, - тихонько позвал ведьмак.
Одна из ворон встрепенулась и мигом слетела на подставленную ведьмаком руку. Интересно, как же ее от остальных отличить-то?
- Каруша, слетай ка в деревню, да разузнай что там к чему, - попросил ведьмак. - Чую что-то неладное должно случиться.
- Ка-ар, - ответила ворона и выпучила глаз, недоверчиво косясь на Малка.
- Это со мной. Лети, времени мало. Буду ждать от тебя вестей.
Птица кивнула и быстро скрылась средь деревьев. Вот тебе и воронья почта.
- Идем, нам тоже некогда задерживаться, - на этот раз ведьмак обратился к юноше. Приостановленный тернистый путь возобновился. Густой травяной покров сильно замедлял продвижение. То и дело возникала странная идея - вот бы перевернуться птицами, да подобно той Каруше мигом долететь до деревни.
- Нельзя, - ответил на мысленный вопрос ведьмак, - нам кое-где еще необходимо побывать.
Юноша сызнова не стал спорить - учителю виднее. Он ступал за ведьмаком и время от времени поглядывал в наполненное темнотой небо, убеждаясь, что с Ладой ничего не случилось. Вот было бы здорово парить вместе с ней. Еще через пару верст путники вышли на опушку. Но на ней не сыскалось ничего приметного - и Малк даже чуток удручился, надеясь на лицезрение очередного дива. Ведьмак остановился и буквально впился своими кошачьими глазами в средину поляны. Как ни старался юноша, но его новоявленное зрение не дозволяло приметить ничего особенного. Учитель же, подтвердив находку кивком, направился прямиком к центру. Пришлось двинуться за ним.
Мужчина присел подле кротовьей норы и что-то зашептал. Тут же из-под земли вылез ее хозяин. Поблескивая в лунном свете черной шубкой, он несколько раз чихнул. У Малка трижды чуть ли ни вырвалось - будь здоров. Но как оказалось - крот отнюдь не болел, а всего-навсего так изъяснялся.
- Как твое плечо? - спросил зверька учитель, внимательно оглядывая крохотную лапку. И столько в этом пролегло заботы, что парень сызнова устыдился тех слов о ведьмаке, кои выливались из его уст.
Малыш опять зачихал.
- Хорошо. Ты мне вот, что скажи - не осталось ли у тебя с осени мака-самосея?
Ничего не ответив, крот скрылся в норе. Прошло несколько минут и юноше даже стало казаться, что зверек боле не покажется. Но уверенный вид наставника дал понять, что малыш обязательно вернется. Пустельга бесшумно скользила над головами. Лес представал колыбелью тишины. Разве что ветер и редкое уханье совы иногда тревожили окружающий покой. Малк и не замечал, что ночной лес может быть таким безопасным. Раньше ему мыслилось, что после заката в чащобе оживают все нечистики да пляшут вокруг колдовского костра.
Из норки сызнова выглянула махонькая черная головка. Малыш выбрался наружу, с трудом таща битком набитый мешочек в рост с собой.
- Благодарствую, - ведьмак забрал мак и спрятал его в своей сумке. - И впредь держись подальше от лисиц.
Крот чихнул и нырнул под землю. А учитель с учеником пошли дальше. Малк боле не пытался угадать, куда они направляются, и молча присматривал за пустельгой. Юноша в очередной раз отметил, что лес намного боле, чем он ранее полагал. И только диву давался, как Гурка легко здесь умел ориентироваться. Ах! Гурка! Отец! Малк совсем про них запамятовал. Ему до сих пор было неизвестно - вернулись ли они. Мать, небось, с ума сходит. Сын мельника умоляюще поглядел на учителя.
- Нельзя сейчас пуститься в обратный путь - еще не все сделано. Терпи. Только так можно от нечистика избавиться. Чтобы ни случилось - ты все равно им сейчас ничем не поможешь, - растолковал ведьмак, так и не повернув головы.
Парень обреченно продолжил путь - почему-то других слов от ведьмака он и не ждал. Однако понимал, что тот прав. Но как приказать сердцу не волноваться? Хоть бы, единая весточка донеслась из деревни. Как Малк ни старался, но надоедливый рой страшных догадок не отставал, каждая из них то и дело пыталась цапнуть посильнее. Сосны постепенно сменяли дубы. Где-то вдалеке из самых дебрей зажурчало чье-то пение. Показалось? Юноша прислушался, но вопреки ожиданиям голос не принадлежал воображению. С каждым шагом пение становилось все яснее. Еще через полверсты уже различались слова:
- Бренной поступью ты по судьбе шагал,
Наконец, тебе я помогу.
Ты устал, мне это ведомо, устал -
Слушай песнь чудесную мою...
Чарующий женский голос успокаивал, вытесняя из сердца все страхи и переживания.
- Ты слышишь это? - но завороженный Малк уже каким-то шестым чувством понял, что ведьмака рядом не стало. Однако мысль эта была настолько жалкой в сравнении с наслаждением от звучащего голоса и желанием увидеть ту, которая пела, что вскоре совсем погасла. Зря юноша поверил этой колдовской нечисти, ну, да шут с ним, хорошо хоть ночное зрение не отобрал. Парень с все большим удовольствием вслушивался в дивные звуки. Невидимым шлейфом ониnbsp;- Как же мне звать тебя?
проникали в каждый орган, в каждую клеточку, связывая всю человеческую сущность безмятежностью, помогая забыть о суете:
- Сквозь раскрытые в ночной тени слова
Я тебе дарую дивный свет,
Что спасет тебя, и будто тетива,
Неги сладкой выпустит ответ.
Звуки ласкали, нежили и притягивали к себе. Уже через пару мгновений Малк осознал, что ничего в его жизни нет прекраснее этого пения. Единственное чего юноша желал еще боле - увидеть его хозяйку. Малк продолжал следовать на музыкальный зов:
- Ты лишь только слушай то, что я пою.
Сердцем пни проклятую любовь,
Что точила душеньку твою.
Место для другой уже готовь...
Слух и мозг молили в унисон - еще, еще, только не смолкай. Где-то на самом дне памяти что-то шевельнулось и одурманенное необычными звуками вяло попыталось предостеречь, напоминая о старых преданиях. Но влияние божественного пения усилилось, заставив и этот ничтожный внутренний голосок замолчать. Песня баюкала, освобождая сердце и душу от всех тревог:
- Ведь она уже касается тебя
Ласково щекочет твою плоть...
Образ Лады, батьки, матери, родного дома постепенно стирались, превращаясь в мираж.
