Р. Скотт Бэккер - Слуги Темного Властелина
Старый колдун отошел и принялся греть руки над углями, тлеющими в ближайшей жаровне. Оранжевые блики обрисовали силуэт его мощной фигуры, высветили узкое лицо на фоне массивных колонн.
– Скажи мне, Ахкеймион, если бы этот Майтанет и угроза Священной войны против школ были делом рук нашего, мягко говоря, неуловимого противника, не стоило бы тогда бросить на весы и хрупкую жизнь Инрау, и даже добрую репутацию Завета?
– Ну, в этом случае – да, конечно. Если бы это действительно было так, – уклончиво ответил Ахкеймион.
– Ах, да! Я и забыл, что ты причисляешь себя к скептикам! Что же ты имеешь в виду? Что мы охотимся за призраками?
Последнее слово он выплюнул с отвращением, словно кусок несвежего мяса.
– Полагаю, в таком случае ты скажешь: возможность того, что мы наблюдаем первые признаки возвращения Не-бога, перевешивается реальностью – жизнью этого перебежчика. Заявишь, что возможность управлять Армагеддоном не стоит дыхания глупца.
Да, именно это Ахкеймион и ощущал. Но как мог он признаться в подобном?
– Я готов понести наказание.
Он старался говорить ровным тоном. Но его голос! Мужицкий. Обиженный.
– Я – не хрупок.
Наутцера смерил его яростным взглядом.
– Скептики! – фыркнул он. – Все вы совершаете одну и ту же ошибку. Вы путаете нас с другими школами. Но разве мы боремся за власть? Разве мы вьемся около дворцов, создавая обереги и вынюхивая колдовство, точно псы? Разве мы поем в уши императорам и королям? Из-за того, что Консульта не видно, вы путаете наши действия с действиями тех, у кого нет иной цели, кроме власти и ее ребяческих привилегий. Ты путаешь нас со шлюхами!
Может ли такое быть? Нет. Он сам думал об этом, думал много раз. В отличие от других, тех, кто подобен Наутцере, он способен отличать свой собственный век от того, который снится ему ночь за ночью. Он видит разницу. Завет не просто застрял между эпохами – он застрял между снами и бодрствованием. Когда скептики, те, кто полагал, будто Консульт навеки покинул Три Моря, смотрели на Завет, они видели не школу, скомпрометированную мирскими устремлениями, а нечто совершенно противоположное: школу не от мира сего. «Завету», который, в конце концов, был заветом истории, не следовало вести мертвую войну или обожествлять давно умершего колдуна, который обезумел от ужасов этой войны. Им следовало учиться – жить не в прошлом, но основываясь на прошлом.
– Так ты желаешь побеседовать со мной о философии, Наутцера? – спросил Ахкеймион, свирепо посмотрев на старика. – Прежде ты был слишком жесток, теперь же попросту глуп.
Наутцера ошеломленно заморгал.
– Я понимаю твои колебания, друг мой, – поспешно вмешался Симас. – Я и сам испытываю сомнения, как тебе известно.
Он многозначительно взглянул на Наутцеру. Тот все никак не мог опомниться.
– В скептицизме есть своя сила, – продолжал Симас. – Бездумно верующие первыми гибнут в опасные времена. Но наше время – действительно опасное, Ахкеймион. Таких опасных времен не бывало уже много-много лет. Быть может, достаточно опасное, чтобы усомниться даже в нашем скептицизме, а?
Ахкеймион обернулся к наставнику. Что-то в тоне Симаса зацепило его.
Симас на миг отвел глаза. На лице его отразилась короткая борьба. Он продолжал:
– Ты заметил, как сильны сделались Сны. Я это вижу по твоим глазам. У нас у всех в последнее время глаза немного очумелые… Что-то такое…
Он помолчал. Взгляд его сделался рассеянным, как будто он считал собственный пульс. У Ахкеймиона волосы на голове зашевелились. Он никогда не видел Симаса таким. Нерешительным. Напуганным даже.
– Спроси себя, Ахкеймион, – произнес он наконец. – Если бы наши противники, Консульт, хотели захватить власть над Тремя Морями, какой инструмент оказался бы удобнее, чем Тысяча Храмов? Где удобнее прятаться от нас и в то же время управлять невероятной силой? И есть ли лучший способ уничтожить Завет, последнюю память об Армагеддоне, чем объявить Священную войну против Немногих? Вообрази, что людям придется вести войну с He-богом, если при этом рядом не будет нас, которые могли бы направлять и защищать их.
«Не будет Сесватхи…»
Ахкеймион долго смотрел на своего старого наставника. Должно быть, его колебания были видны всем. Тем не менее ему явились образы из Снов – ручеек мелких ужасов. Выдача Сесватхи в Даглиаш. Распятие. Блестят на солнце бронзовые гвозди, которыми пробиты его руки. Губы Мекеретрига читают Напевы Мук. Его вопли… Его? Но в том-то и дело: это не его воспоминания! Они принадлежат другому, Сесватхе, и их необходимо преодолеть, чтобы иметь хоть какую-то надежду двигаться дальше.
И однако Симас смотрел так странно, глаза его были полны любопытства – и колебаний. Что-то действительно изменилось. Сны сделались сильнее. Неотступнее. Настолько, что, стоило на миг забыться – и настоящее исчезало, уступая место какому-то былому страданию, временами настолько ужасному, что тряслись руки, а губы невольно раздвигались в беззвучном крике. Возможность того, что все эти ужасы вернутся вновь… Стоит ли из-за этого принести в жертву Инрау, его любовь? Юношу, который так утешил его усталое сердце. Который научил наслаждаться воздухом, которым он дышит… Проклятие! Этот Завет – проклятие! Лишенный Бога. Лишенный даже настоящего. Лишь цепкий, удушливый страх, что будущее может стать таким же, как прошлое.
– Симас… – начал Ахкеймион, но запнулся.
Он уже готов был уступить, но сам факт того, что Наутцера находился поблизости, заставил его умолкнуть. «Неужели я стал настолько мелочен?»
Воистину безумные времена! Новый шрайя, айнрити, взбудораженные обновленной верой, возможность того, что повторятся Войны магов, внезапно усилившиеся Сны…
«Это время, в котором я живу. Все это происходит сейчас».
Это казалось невозможным.
– Ты понимаешь наш долг так же глубоко, как и любой из нас, – негромко сказал Симас. – Как и то, что поставлено на кон. Инрау был с нами, хотя и недолго. Быть может, он сумеет понять – даже без Напевов.
– Кроме того, – добавил Наутцера, – если ты откажешься ехать, ты просто вынудишь нас отправить кого-то другого… как бы это сказать? Менее сентиментального.
Ахкеймион в одиночестве стоял на парапете. Даже здесь, на башнях, высящихся над проливом, он чувствовал, как давят его каменные стены Атьерса, как он мал рядом с циклопическими твердынями. И даже море почти не помогало.
Все произошло так быстро: как будто гигантские руки подхватили его, поваляли между ладонями и швырнули в другом направлении. В другом, но, в сущности, в том же самом. Друз Ахкеймион прошел немало дорог на Трех Морях, истоптал немало сандалий и ни разу не заметил даже признака того, за чем охотился. Пустота, все та же пустота.
