Филип Пулман - Северное сияние
Девочка опустила голову и посмотрела вниз, на исчерченный длинными тенями внутренний двор. Близился вечер. Облаченные в докторские мантии и шапочки профессора неспешным шагом шли в Трапезную, и у каждого на плече сидел его альм, а если не сидел, то либо семенил рядом, либо вился над головой. Витражные стекла парадной залы озарились неярким светом — это слуги одну за другой зажигали лигроиновые лампы. Прозвенел звонок — лакеи начали накрывать столы. Значит, через полчаса ужин.
Вот он, безмятежный Лирин мир. Как страстно она желала удержать его! Но все вокруг неотвратимо менялось. Кто-то чужой вторгся в этот милый сердцу покой. Кто-то страшный воровал детей. Лира опустилась на гребень крыши и уперлась подбородком в коленки.
— Спасать их надо, Пантелеймон.
Сидя на печной трубе, грач-Пантелеймон прокаркал:
— Р-р-риск!
— Сама знаю, а что делать?
— Пр-р-рипоминаешь, что говор-р-рили в Р-р-реакреации?
— Про что?
— Пр-р-ро Ар-р-ктику, про ребенка, про то, что он Серебристую Пыль не притягивает.
— Да, только они еще сказали, что ребенок целый. Понимаешь, о чем речь?
— Понимаю. Речь о том, что они собираются сделать с Роджером, с цаганятами, со всеми детьми, которых похитили.
— И что, по-твоему, они собираются сделать?
— А что, по-твоему, означает “целый ребенок”?
— Ну, не знаю. Может, бывает целый, а бывает пополам разрезанный, так, наверное. Чушь это. Они, скорее всего, используют этих детей, как рабов, так от них проку больше. Посылают их в какое-нибудь гиблое место, например на урановые рудники. Взрослые-то там помрут, им это невыгодно, а дети стоят дешево.
— Если ты хочешь знать мое мнение, то…
Но мнение Пантелеймона Лире узнать так и не довелось, потому что снизу раздалось громогласное:
— Лира! Живо вниз, кому говорят!
Кто-то с бешеной силой забарабанил в окно ее комнаты. Лира мгновенно узнала и голос и руку: миссис Лонсдейл, экономка колледжа Вод Иорданских, с которой шутки были плохи. Прятаться бессмысленно, надо возвращаться. С каменным лицом Лира съехала со ската крыши вниз, снова влезла ногами в водосток, подтянулась на руках и вскарабкалась на подоконник. Миссис Лонсдейл наполняла водой маленький щербатый тазик для умывания. Старые трубы немилосердно выли и стонали, но все эти звуки тонули в шквале упреков, которые обрушились на Лирину голову.
— Тебе сколько раз говорено, чтобы ты не смела туда лазать! Вы только посмотрите на нее! Юбка грязная, сама чумазая. Живо раздевайся и давай-ка мойся, пока я тебе достану что-нибудь на смену. Господи, найти бы что-нибудь поцелее. Ведь все же разодрала! Она же как человек не может! Никакого порядка.
У Лиры не было ни малейшего желания ввязываться в разговор и спрашивать мнение Лонсдейл, а с какой, собственно, стати она должна мыться и переодеваться. Кроме того, спрашивай не спрашивай, от взрослых все равно не добьешься толку. Она стащила платье через голову, швырнула его на кровать и начала водить по лицу и шее мочалкой, не особенно заботясь о результате. Пантелеймон, став из грача волнистым попугайчиком, подбирался все ближе и ближе к лежащему на полу альму миссис Лонсдейл — невозмутимому лабрадору, тщетно пытаясь его раздразнить.
— А в шкафу-то у нее что! Батюшки мои! Все комом-жомом, хоть бы что на плечики повесила. Нет, вы посмотрите на это!
Посмотри сюда, посмотри туда… А если Лира никуда не хотела смотреть? Не открывая глаз после умывания, она нашарила рукой полотенечко и прижала его к лицу.
— Так, гладить некогда, пойдешь в мятом. Сама виновата. Силы небесные! А коленки! Посмотри, на что они похожи!
— Не буду я никуда смотреть, — буркнула Лира.
Миссис Лонсдейл отвесила ей звучный шлепок.
— А ну, живо! Мойся дочиста.
— С какой стати, — не выдержала Лира. — Я сроду коленки не мою! Кто на них будет смотреть-то? И вообще никуда я не пойду. Вам всем до Роджера никакого дела нет. Одной мне есть.
Снова последовал звучный шлепок.
— Думай, что говоришь, мисс Лира! Это мне-то до Роджера дела нет? Я в девичестве Парслоу, мы с отцом Роджера двоюродные. Но ты-то об этом ничего не знаешь. Зачем тебе? Ты же у нас умнее всех. И заруби себе на носу: Роджер мне родня, и я о нем забочусь. Я и о тебе забочусь, хотя, видит Бог, ты этого не ценишь.
Она схватила мочалку и так яростно принялась тереть Лирины коленки, что кожа на них стала пунцовой. Коленки теперь сверкали чистотой и немилосердно саднили.
— Тебя сегодня зовет сам магистр. Гости у него. Будешь с ними ужинать. Смотри веди себя как следует. К старшим не приставай. Как спросят — отвечай вежливо, тихим голосом. Не бычься, улыбайся, как хорошая девочка. И не вздумай плечами пожимать, как ты у нас любишь.
Миссис Лонсдейл проворно натянула на худенькие Лирины плечи парадное платье, несколько раз одернула подол, пытаясь расправить юбку, потом выудила из ящика комода обрезок красной ленты, схватила расческу с острыми зубьями и попыталась заплести Лире волосы.
— Ох, матушки мои, предупреди они меня пораньше, мы бы головку помыли. Эх, незадача. Ну ладно, может, близко никто подходить не будет. А ну-ка, стой пряменько. Так. Где твои парадные туфли?
Пять минут спустя принаряженная Лира робко стояла на пороге величественного, хотя и чуть излишне помпезного здания, выходившего фасадом на площадь Яксли. С другой стороны к дому примыкал библиотечный сад. Именно здесь и располагались личные покои магистра.
Пантелеймон, сама кротость и благовоспитанность, горностаем обернулся вокруг Лириной лодыжки. Дверь отворилась, и на пороге вырос Козинс, камердинер магистра и Лирин злейший недруг. Но на сегодня враждующие стороны принуждены были заключить перемирие и вступить в переговоры.
— Миссис Лонсдейл велела мне прийти, — тихонько сказала Лира.
— Правильно велела. — Козинс пропустил Лиру внутрь. — Давай-давай. Тебя ждут в гостиной.
Он проводил ее в большую комнату, окна которой выходили в тенистый библиотечный сад. Последние лучи предзакатного солнца играли на тяжелых рамах картин, плясали на старинных серебряных кубках. Лира вспомнила, что магистр — страстный коллекционер. Взглянув на гостей, она сразу же поняла, почему парадный ужин проходит в личных покоях, а не в столовой колледжа: дело в том, что среди гостей были дамы.
— А вот и Лира, — приветливо сказал магистр. — Наконец-то. Козинс, приготовьте для нее сок или какой-нибудь морс. Леди Ханна, позвольте представить вам нашу Лиру. Это племянница лорда Азриела, которого вы, несомненно, хорошо знаете.
Леди Ханна, директриса одного из женских колледжей Оксфорда, Лире сразу не понравилась — седовласая старуха с альмом-мармозетом, но, стараясь вести себя как подобает благовоспитанной барышне, девочка присела перед ней в почтительном реверансе. Потом Лиру представили другим гостям, но все они, как на подбор, были скучными — какие-то ученые из каких-то колледжей. Наконец магистр подвел ее к сидевшей в креслах молодой даме и отрекомендовал:
