Стивен Эриксон - Охотники за Костями
Кенеб вздернул брови: — И поэтому подняли тревогу? Адъюнкт…
— Нет, Кенеб. На восточной дороге замечен отряд.
— Отряд? Нас атакуют?
— Не думаю. Ну, за мной. Придется идти пешком. Что даст вам, Кулак Кенеб, достаточно времени для объяснения причин задержки ваших отрядов на погрузке.
— Адъюнкт?
— Не прикидывайтесь непонимающим.
Он бросил косой взгляд. На спокойном, сухом лице появилась тень некоего переживания. Намек, не более того… он не смог определить, что она чувствует. — Гриб.
Адъюнкт наморщила лоб: — Полагаю, вам надо объяснить подробнее.
— Он сказал, Адъюнкт, задержать погрузку.
— Совет безграмотного, полудикого мальчишки — для вас основание достаточное, чтобы ослушаться моего приказа?
— Не то чтобы… Трудно объяснить… но он что-то знает. То есть то, чего не может знать. Например, он знал, что мы плывем на запад. Назвал все порты, в которые…
— Подслушивал за шатром, — бросил Блистиг.
— Вы видели, чтобы он когда-нибудь где-нибудь прятался?
Кулак ощерился: — Не видел. Потому что хорошо прятался.
— Адъюнкт, Гриб сказал, нужно задержаться на день — или мы умрем. Все. В море. Я начинаю верить…
Она подняла руку в перчатке так резко, что Кенеб замолчал. Тавора прищурилась, разглядывая…
Всадника, рьяно погоняющего неоседланного коня.
— Это лейтенант Добряка, — подсказал Блистиг.
Вскоре стало ясно: всадник не намерен останавливаться или хотя бы снижать темп. Командиры посторонились.
Лейтенант торопливо отдал честь — его едва было видно в клубе пыли — и промчался мимо, выкрикивая что-то вроде: — Воды! Им нужно воды!
— И ваш конь, Адъюнкт, — добавил Блистиг, отмахиваясь от пыли.
Кенеб смотрел на дорогу, борясь с жжением в глазах. Какие-то фигуры. Еле идут. Непонятно… это же Фаредан Сорт или…
— Возвращается дезертир, — буркнул Блистиг. — Глупо с ее стороны, ибо побег карается смертью. Но кто те люди за ней? Что они несут?
Адъюнкт замерла, едва заметно пошатнувшись.
Быстрый Бен. Калам. Еще лица, в пыли, словно белые духи — "духи и есть. Кому еще там быть?" Скрипач, Геслер, Лостара Ииль, Буян — он узнавал одно знакомое лицо за другим. Невозможно. Обожженные, шатающиеся как пьяные. На руках дети, усталые, дрожащие…
"Мальчик знает то, чего… Гриб…"
А вот и он, в окружении беснующихся собак беседует с Синн.
"Синн! Мы думали, ты сошла с ума от горя… потерять брата… потерять и снова обрести".
Фаредан Сорт правильно утверждала, что Синн бредит по иной причине. Подозрение достаточно сильное, чтобы толкнуть на дезертирство.
"Боги! Мы слишком легко сдались. Но город… пожар… мы ждали несколько дней, ждали, пока не остыли треклятые руины. Мы почти что просеяли пепел. Никто не мог выжить".
Отряд подошел к Адъюнкту.
Капитан Сорт выпрямила спину, чуть вздрогнув, и отдала честь, прижав кулак к груди. — Адъюнкт, — проскрежетала она, — я взяла на себя смелость сформировать новые взводы…
— Это должен одобрить Кулак Кенеб, — невыразительным голосом ответила Тавора. — Не ожидала увидеть вас вновь, капитан.
Кивок. — Адъюнкт, я понимаю необходимость поддержания дисциплины. Потому сдаюсь на ваш суд. Прошу лишь оказать милость Синн — учтите ее тогдашнее состояние, молодость…
На дороге застучали копыта — вернулся Прыщ с другими всадниками. У седел качались, словно сосцы, бурдюки с водой. Целители, все до одного, включая виканов Нила и Нетер. Кенеб видел, что на их лицах написано полное смятение.
Вперед вышел Скрипач. На руках его спал — или был без сознания? — крошечный мальчик. — Адъюнкт, — прошептал он сухими губами, — без капитана никто не покинул бы чертов город — ловушку. Она вырыла нас своими собственными руками. От нас остались бы тлеющие кости… — Он подошел ближе, но не сумел понизить голос. Кенеб расслышал: — Адъюнкт, если повесите капитана, приготовьте побольше веревок. Мы покинем сей жалкий мир вместе с ней.
— Сержант, — по видимости невозмутимо ответила Адъюнкт. — Я так понимаю, что вы и эти вот взводы были похоронены под И'Гатаном в разгар огненного шторма, но не поджарились, а выбрались наружу под землей?
Скрипач наклонил голову и сплюнул кровью, а затем улыбнулся жуткой улыбкой — по сторонам рта раскрылись красные трещины. — Да, — захрипел он. — Мы пошли на охоту… в самый костяк проклятого города. А потом выкарабкались из могилы при помощи капитана.
Адъюнкт отвела взгляд от оборванного воина и медленно осмотрела ряд высохших лиц. Мрачные как смерть глаза, розовая блестящая кожа под слоем пыли. — И вправду Охотники за Костями. — Помолчала, подождав, пока Прыщ разнесет бурдюки. — Добро пожаловать назад, солдаты.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ОХОТНИКИ ЗА КОСТЯМИ
Кто станет отрицать, что нам свойственно доверие самым мерзким слухам о ближних? Как раз когда культы Колтейна Крылатого (он же Черное Перо), а также всей Собачьей Упряжки распространились по всему Семиградью, сливаясь в единую религию; когда капища росли прямо на пустошах вдоль злосчастного пути, бывших местами сражений, и в этих капищах прославлялись павшие герои — Балт, Лулль, Мясник, Сормо Э" нат, даже Бариа и Мескер Сетралы из Алых Клинков, а также кланы Глупого Пса, Горностая, Вороны и Седьмая Армия как таковая; когда в древнем монастыре, увенчивающем Гелорский хребет (неподалеку от места одного из боев) возник новый культ, посвященный коням — именно тогда, в разгар этой духовной лихорадки, в самом сердце Империи таинственные агенты распространяли легенды противоположного свойства. Они говорили, что Колтейн предал Империю; что он был изменником, тайно связанным с Ша'ик. Они твердили: если бы малазанские колонисты остались в городах, мирно приняв власть мятежников, если бы Колтейн и кровожадные виканы не потянули их за собой; если бы не исчез при загадочных обстоятельствах лучший кадровый маг Кульп, тем самым оставив Седьмую армию на потребу подлым и злокозненным виканским ведьмам и ведунам — ничего страшного не произошло бы! Не было бы резни, не было бы жестоких испытаний, когда люди брели через половину континента, подвергаясь нападениям многообразных дикарских племен пустыни. Но самое ужасное Колтейн (якобы) оставлял под конец: он в союзе с предателем — имперским историком Дюкером выманил из Арена местный гарнизон, что повлекло вероломное истребление всей Армии во главе с беспомощным Верховным Кулаком Пормквалем, который стал первой жертвой мерзкой измены. Отчего же еще, прибавляли агенты, мятежные жители Семиградья поклоняются таким деятелям, если не оттого, что видят в них героических союзников […] В любом случае яростные преследования виканов, даже если их не инспирировала власть, вспыхнули организованно и умело подпитывались подходящим топливом.
