Константин Соловьев - Геносказка
— Надо бежать.
— Что? — От удивления Гензель даже не выругался.
— Надо бежать, — спокойно повторила Гретель. Она выглядела призраком — прозрачные глаза, угольные синяки под ними, кожа казалась столь тонкой, что можно было разглядеть тени кровеносных сосудов. — Мне кажется, у нас осталось мало времени, братец.
— Отчего ты так решила?
На самом деле он давно ощущал то же самое. Но если его собственные ощущения зиждились на акульей интуиции, то выводы Гретель должны были иметь под собой более надежный фундамент.
— Мы слабеем, — пояснила Гретель со своим обычным равнодушным спокойствием, как если бы констатировала какой-нибудь очевидный и не представляющий особой важности факт. — Скоро мы не будем представлять для него питательной ценности. Человек — не тот продукт, который может долго храниться.
— Так и есть. Кроме того, ему может не повезти на охоте. А сын Карла явно не из тех существ, что склонны терпеть голод ради долгосрочного планирования.
— Значит, нам надо бежать, — подвела итог Гретель.
Гензель поднял голову. Гретель выжидающе смотрела на него, не выказывая ни страха, ни волнения. Ну конечно. Пришло время братцу Гензелю продемонстрировать свой очередной фокус. Вытащить их из смертельной ловушки в последнюю минуту.
«Беда только в том, что забыл свою волшебную шляпу, — уныло подумал Гензель. — А жаль. Сейчас было бы неплохо сожрать толстого жирного кролика…»
— Боюсь, что нет, сестрица, ровным счетом никаких планов на побег у меня нет. Ни одной карты в рукаве, ни одного фокуса наготове.
— Я думала, у тебя всегда запасен последний.
— Дело не в фокусах, а в том, чьи руки их выполняют, — устало улыбнулся Гензель. — Кажется, фокусник слишком постарел за эти годы. Стал глуп и рассеян. Извини.
— И нет ни одной мысли?
— Нет. Даже будь у меня кинжал, я ничего бы не смог противопоставить этому здоровяку. Не та весовая категория. Может, в этот раз твой талант нас выручит? Нет ли у тебя, часом, какого-нибудь чудодейственного генозелья? Такого, чтобы погрузить его в летаргический сон? Или превратить в маленькую мышь?
Гретель молча продемонстрировала пустые руки. Бледные ладони, расчерченные папиллярными линиями, выглядели лепестками какого-то причудливого ночного цветка.
— В следующий раз я непременно захвачу в театр несессер, набитый колбами с генетическими проклятиями.
— По-моему, из тебя получится совершенно отвратительное варенье, — с чувством сказал Гензель. — Едкое и пропитанное сарказмом. Сын Карла наверняка заработает изжогу.
— Ты умеешь утешить, братец.
— Кажется, сейчас это единственное, что я умею.
Гензель сел на пол клетки, обхватив себя за колени. От глухой тоски, рождавшейся где-то под желудком, хотелось громко застонать. Он и застонал бы, не сиди рядом Гретель. Ни к чему ей видеть отчаяние старшего брата. Пусть думает, что у него остался хоть один фокус в запасе. Что сильный и ловкий братец Гензель вновь вытащит свою безрассудную сестрицу из очередного переплета. Так, как он это умеет. Ведь для чего еще геноведьмам нужны старшие братья?..
10На восьмой день сын Карла вернулся с охоты раньше обычного. Гензель давно научился распознавать звук приближающегося двигателя — иных звуков здесь, над Вальтербургом, не было. В этот раз звук показался ему резким, дергающимся, не таким, как прежде. И вибрация тяжелых шагов сына Карла была иной. Едва ощутив ее, Гензель рефлекторно вскочил. Сердце, прежде бившееся ровно и отчетливо, сорвалось с ритма и издало дробь, столь прерывистую, что могло бы заменить безумный тромбон в оркестровой яме «Театра плачущих кукол».
— Вернулся, — кратко сказала Гретель сама себе.
«И, кажется, вернулся не в духе», — добавил мысленно Гензель.
Догадка оказалась верной. Сын Карла так спешил забраться в дом, что едва не сорвал с петель хлипкую для такой махины дверь. Он немного пошатывался, а когда миновал порог, Гензель обратил внимание на отвратительный запах, пробравшийся внутрь быстрее своего носителя. Но теперь это был не запах пота и машинного масла. Это был запах паленого волоса.
От головы сына Карла все еще валил пар. Рыжих волос на ней почти не осталось, вместо них зияли багровые проплешины, окруженные еще курящимися венчиками черно-ржавого цвета. Толстяк выглядел так, словно засунул голову в полыхающую печь. Кожа на лице вздулась и побагровела, отчего глаза казались еще меньше, чем обычно.
Кажется, охота этой ночью выдалась для сына Карла неудачной. Он был без добычи.
— Свечи… — едва разборчиво пробормотал толстяк, пошатываясь и бессмысленно водя из стороны в сторону еще дымящейся головой. — Слишком много свечей…
Гензель не знал, про какие свечи тот бормочет, но, судя по оставленным отметинам, предположил, что речь идет о ручном огнемете. Судя по всему, очередная жертва любителя варенья оказалась достаточно смелой, чтобы дать ему отпор. И достаточно хорошо вооруженной.
— Гензель! — Он и не заметил, как Гретель оказалась возле него. — Он сейчас должен быть невероятно голоден. Ты понимаешь, что это значит?
Гензель молча кивнул. Чего же тут непонятного…
Это означает, что сын Карла возьмется за еду. А они вот-вот превратятся в остатки алой жижи, прилипшие ко дну миски.
— Слушай… — торопливо заговорила Гретель. — Возможно, у нас есть шанс. Это лишь догадка, но… Ничего другого не остается.
— Самое время для средства последнего шанса, — процедил Гензель, наблюдая за тем, как сын Карла, пошатываясь и неразборчиво бубня себе под нос, приближается к клетке.
— Надо не давать ему есть.
— Что?
Он недоуменно уставился на сестру. Не похоже, чтобы Гретель шутила.
— Не давать ему есть! Как можно дольше!
— Да как, черт возьми?
— Не знаю. Но больше ничего не остается. Надо заставить его голодать, понимаешь?
— Не думаю, что у меня под рукой есть что-то, способное отбить у этой бездонной бочки аппетит…
Сын Карла добрался до клетки. Он шатался и задевал разбросанный по дому хлам, но Гензель сомневался, что силы у него убавилось.
— Варенье, — прогудел сын Карла, облизывая запекшиеся от жара губы, в голосе его появилась пугающая страсть. — Варенье! Сладкое. Вкусное.
Он открыл дверь клетки. Гензель готовился к этому на протяжении последних часов. И бросился вперед, едва решетчатая дверь со скрежетом отворилась.
Последний трюк старого фокусника, сестрица.
Может, у него удалось бы, будь тело лет на десять моложе. Будь в нем больше сил и меньше искаженного генокода. Или окажись он попросту удачливее.
![Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]](/uploads/posts/books/276827/276827.jpg)
