Тэд Уильямс - Война Цветов
— Я не обижаюсь, — монотонно заверила Поппи.
— Но... — Тео перевел взгляд с Кочерыжки на Кумбера. — Я все-таки не улавливаю — каким образом?
— Когда больницы немного разгрузятся, кто-нибудь из нас сделает операцию, — сказал Кумбер, пылая, как неоновая вывеска. — Я — скорее всего. Большого сделать маленьким куда проще.
— Большого — маленьким? — В голове это плохо укладывалось, и Тео решил не стараться. — В любом случае желаю вам счастья. — Он помолчал. — Выспренне как-то звучит, но это правда. Вы мои лучшие друзья во всем мире — в любом из миров Поэтому желаю вам каждое утро просыпаться с песней.
— Спасибо. — Кумбер избегал смотреть Тео в глаза, но ухмылялся при этом.
— Подними-ка меня, Тео, — сказала Кочерыжка. — Хочу сказать тебе кое-что на ушко.
Он уже подставил ей ладонь, и тут его осенило.
— А крылья тебе на что?
Она посмотрела на него удивленно, и ее лицо искривилось от горя, которое она, видимо, скрывала все это время.
— Ну да, откуда же тебе знать, бедняге. Ты ведь в пруду сидел. — Помедлив, она повернулась к нему спиной и спустила с плеч платье. На месте крылышек торчали обгоревшие культяпки.
— Кочерыжка! — Глаза Тео налились слезами. — Боже, какая жалость.
— Я жива, это главное. Если бы Чемерица получше навел свой палец, мне бы конец — стало быть, мне здорово повезло. — Она заставила себя улыбнуться. — И потом, у нас с Кумбером появилось еще что-то общее. Хотя его и так хватает — мы оба интеллектуалы и оба хорошо насобачились ладить с тобой, засранцем.
Он посмеялся, зная, что она ждет от него именно этого — его жалость ей не нужна.
— Обаяния, однако, ты не утратила — как и своих изящных манер.
— Да иди ты. Следи лучше за собой. Долли, огрица, собирается навестить нас, а она задолжала тебе хорошую трепку. Ну, давай, поднимай меня. — Он поднес ее к уху, и она зашептала: — Будь осторожнее с девочкой, Тео. Она в тебя здорово втюрилась, хотя никто в здравом уме не поймет почему. И она собирается участвовать в суде над своим отцом — решать, к смерти его присудить или к пожизненному заключению, а мы, эльфы, живем долго, не забывай. При всей ее ненависти к нему удовольствие ниже среднего. И последнее. Я ужасно боялась за тебя и ужасно рада, что ты не помер. Но если проговоришься об этом кому-нибудь, сразу станешь покойником.
Когда Кумбер вышел вместе с ней — она помахала на прощание, как элегантная дама с палубы отходящего лайнера, — Тео сказал Поппи:
— Кочерыжка рассказала мне про твоего отца. Тяжелый случай. Не надо тебе его судить.
— Еще как надо! — с внезапным гневом выпалила она. — я тоже пережиток прошлого, дочь одного из тех, кто уничтожил дом Нарцисса, совершил столько убийств и заварил Войну Цветов, разрушившую половину Города. Они чуть было не отбросили нашу цивилизацию обратно в Эру Лесов! Пусть все знают мою точку зрения и решают, не следует ли и меня посадить в тюрьму. Скорее всего меня просто отправят в изгнание, потому что Кумбер и Примула выскажутся за меня. Это самое разумное. — Вид у нее, однако, был крайне несчастный.
— Но если тебя беспокоит не это...
— А что, по-твоему, меня беспокоит? Ты возвращаешься в мир смертных — я это слышала своими ушами. Приключения закончились, и ты прыгаешь в первую попавшуюся обратную дверь. Вот и чудесно. Ты имеешь на это полное право, ты перенес много страданий, не будучи ни в чем виноват, в мире, который не был твоим. Не жди только, что я буду ликовать по этому поводу. — Она поднялась, гневная, с сухими глазами. — Мне пора. Я провела тут весь день, а у меня есть и другие дела.
Она почти уже ушла, когда у Тео прорезался голос.
— Поппи, Поппи, постой!
— Что еще?
— Вернись, пожалуйста. — Он похлопал по койке рядом с собой. — Сядь.
Она села — настороженно, как кошка со взъерошенной шерсткой.
— Во-первых, возьми вот это. Он твой. — Руки поднимать было больно, но он снял с шеи цепочку и отдал ей. — Лунный камень твоей матери, правильно?
— Я его тебе подарила.
— И он придал мне сил, когда все стало совсем уж плохо. И все-таки он твой, Поппи, — памятка от другого любившего тебя сердца. Возьми. — Он вложил камень ей в руку.
— Хорошо. Ну, я пойду.
Он взял Поппи за руку, но был еще слишком слаб, чтобы ее удержать.
— Слушай. Может, я и захочу вернуться домой — но разве я говорил, что вернусь без тебя?
— Это еще что за новости?
— Все точно. Ты злишься, потому что думаешь, что я хочу вернуться туда, где я вырос. Может, ты и права, но с чего ты взяла, что я не попрошу тебя отправиться туда вместе со мной?
Она нахмурилась — в основном для того, чтобы скрыть растерянность и внезапный проблеск надежды.
— Почему ты так уверен, что я еще не использовала свой лимит по эффекту Клевера, — что я там уже не побывала?
— А ты побывала?
— Вообще-то нет. Но зачем мне это нужно? Чтобы состариться и умереть, да еще и в одиночестве, когда ты меня бросишь? Притом в мире смертных полным-полно взрослых женщин, которые лучше тебе подойдут, которые хорошо знают вашу жизнь и поют те же песни.
— Взрослые? — засмеялся он. — Да знаешь ли ты, что по возрасту годишься мне в прабабушки?
— Вечно ты со своими шуточками.
— Это как посмотреть. Слушай, Поппи: я очнулся и увидел, что мир, с которым я и так еле-еле освоился, стал совершенно другим. Я пытаюсь во всем этом разобраться. Я даже представить себе не могу, что произошло здесь с тех пор, как... все рухнуло, так дай же мне шанс. — Он протянул руку. Поппи приняла ее и позволила усадить себя обратно. — Я знаю точно, что хочу быть с тобой где бы то ни было. Хочу как-то продолжить то, что у нас началось. Не буду притворяться, что хоть что-нибудь смыслю в любви и тем более в отношениях между смертным и бессмертной — ну, скажем, бессмертным, который привык считать себя смертным, и другой бессмертной, считающей, что она слишком молода для него, — но давай попробуем осмыслить это вдвоем, ладно?
— Ты правду говоришь, Тео? Ненавижу, когда меня жалеют. Я бы раньше убила тебя, чем позволила себя пожалеть. — Маска Дурманов вернулась на место, как будто она говорила это на полном серьезе.
— Чистую правду.
Она посмотрела на него пристально — уже не как дочь семейства Дурман, но и без особой нежности тоже — и, кажется, пришла к какому-то решению. Отпустив его руку, она взобралась на койку, обхватила его руками и ногами и прижалась теплым ртом к его уху.
— И насколько же ты слаб? — спросила она. — До безнадежности? Или все обойдется, если ты потом поспишь как следует?
Его разбудило деликатное покашливание Кумбера у палатки. Голова еще немного кружилась, но более или менее функционировала. При свете болотного фонарика Тео переоделся в чистую, приготовленную для него одежду — комплект из белых штанов и рубашки, смахивающий на костюм для карате.
