Владимир Романовский - Год Мамонта
— Хорошо, — сказал Фокс. — Раз вам хочется, чтобы я сделал это прямо сейчас — извольте.
— Сестренка ваша лучше вас, — сказал Хок. — Она вас просто боится, иначе бы объяснила вам, какой вы мерзкий ханжа. Вас никто и ничто не интересует, помимо…
— Меня интересует месть, Хок, — сказал Фокс.
— Какая еще месть, — возмутился Хок. — Месть — значит страсть, безумие, злоба. А у вас — только мелкая личная выгода.
— Вы — злобный убийца, — сказал Фокс. — Не вам рассуждать о личных выгодах.
— Да, но ведь и вы тоже убийца, да еще и хладнокровный, — ответил Хок. — Впрочем, давайте не будем философствовать, — и он многозначительно поводил мечом из стороны в сторону, а затем опустил его, приняв абсолютно спокойную, совершенно не боевую, расслабленную позу.
— Вы правы.
Фокс тут же сделал выпад, и Хок отступил на шаг.
— Не машите так факелом, — сказал он. — Коптит. Носоглотку дразнит.
Клинки скрестились со скрежетом, сыпанув искрами. Давно Хок не имел дело с рукой, равной его руке. Противники знали силу и умение друг друга, они были одной школы и одной компании. Каждый осторожничал, зная, что любое неверное движение означает верную смерть. Они почти синхронно начали двигаться к центру залы, одновременно меняя положение, поднимая и опуская мечи, и делая пробные выпады. Оба подумали, не бросить ли факел, не исчезнуть ли в темноте, не зайти ли противнику с тыла, и оба одновременно отказались от этой идеи, полагаясь больше на навыки, чем на удачу. Но Фокс, у которого были срочные дела, перешел в наступление первым и даже начал теснить Хока к стене и смотровому окну. Хок спокойно оборонялся, хотя напряжение начало уже сказываться — по лбу покатились капли свежего пота.
До стены было футов пять-шесть. Неожиданно Фокс сделал обманное движение и, повернувшись, рубанул сверху вниз, и Хок лишился бы руки, если бы вовремя не отдернул ее назад, поймав своим клинком клинок Фокса. По инерции Фокс подался вперед, и Хок с удовольствием сделал шаг и ударил противника лбом в ухо.
Не выпуская меч и факел, Фокс упал на бок и на спину и перекатился, сразу вскочив на ноги. В голове шумело.
— Как неосторожно с вашей стороны, — сказал Хок, стоя с опущенным мечом в легендарной своей расслабленной позе.
В этот момент луч молодой луны, проникавший через смотровое окно, осветил его справа, а он и не заметил. Фокс отбросил факел и меч далеко в разные стороны. Поняв, что к чему, Хок тоже швырнул и источник света, и оружие, но луч, предательски осветивший его, дал Фоксу понять, в каком именно направлении метнулся Хок, а сам Фокс был Хоку невидим. Он успел, Хок, выхватить кинжал, но не успел сориентироваться на слух. Фокс прыгнул на него с боку, и его кинжал вошел Хоку в шею.
Оба они упали на пол и несколько мгновений лежали неподвижно. Затем Фокс встал и перевел дыхание. Ни царапины. Он отошел на несколько шагов и поднял факел. Хок лежал бездыханный у стены. Фокс поднял меч и хотел было бежать обратно к лестнице, когда услышал резкий скрип где-то в нижнем уровне, а за скрипом грохот и лязг. Он кинулся к смотровому окну, оценил обстановку, и поспешил в соседнюю залу, чтобы снять со стены арбалет.
* * *Брант взлетел по лестнице на третий уровень, выскочил в какой-то коридор, вступил в схватку с двумя охранниками, которые отчаянно сражались, проявляя доблесть, но не могли противостоять его спешному натиску и упали, почти одновременно — один раненый, другой оглушенный. Третий охранник, встретившийся Бранту через пятьдесят шагов, сам бросил меч и попросил его не убивать.
— Где Фрика? — спросил Брант. — Где Шила? Быстро!
— Не знаю! — крикнул охранник. — Честно! Не знаю!
Брант бросил меч, дал охраннику в морду (и тот упал без сознания), поднял меч, и побежал дальше по коридору. Показалась какая-то дверь, несерьезная, новой конструкции, и он выбил засов ногой, не теряя времени на выяснения, заперта она или нет. За дверью оказалась небольшая комната, вроде кельи, с кроватью без балдахина, населенная полнотелой служанкой.
— Где Фрика и Шила? — спросил Брант.
— Чтоб ты сгорел, ниверийская грязная свинья, — сказали ему невинным голосом по-артански. Не знай Брант артанского, он бы подумал, что перед ним извиняются за незнание и очень ему, Бранту, сочувствуют.
— Старая жирная ведьма! — рявкнул он по-артански. — Где женщины?
От неожиданности артанка села на кровать. Интонация и произношение Бранта в точности совпадали с интонацией и произношением жестокого артанского князя, у которого она в молодости служила и которой ее истязал.
— В третий раз я тебя спрашивать не буду, — сказал Брант, — а буду расчленять палец за пальцем, сосок за соском. Отвечай, тыква жирная!
Угроза совпадала дословно с любимой угрозой князя.
— Они там, — сказала женщина, пальцем показывая направление.
— Замри! — услышал Брант артаноговорящий голос сзади.
Бросив факел и меч, Брант присел, упал, перекатился, услышал треньканье тетивы, и вскочил, оказавшись лицом к лицу с отдающим приказы незнакомым людям артанским поваром. Лицо повара освещено было снизу факелом и сбоку свечой, что вовсе не придавало ему, лицу, дополнительного шарма, а изначальный шарм и вовсе отсутствовал, и Брант ударил это лицо кулаком, подумав, что это лучшее, что можно такому лицу пожелать.
Повар упал. Брант повернулся к служанке, поднял меч, затем поднял и факел, и прорычал:
— Ключ давай от этой комнаты! Быстро, квашня прокисшая!
Ключ нашелся быстро и был подан Бранту с таким почтением, как будто Брант — очень уважаемый всеми, и владелице ключа уже несколько лет об этом известно, и пусть он смилостивится над рабой своей покорной.
Брант осмотрел поврежденный засов, вышел, закрыл дверь, и запер ее на два оборота. Снова подобрав меч, он проследовал в направлении, которое эта артанская негодяйка определила как «там».
В дальнем углу зала из-под двери сочился свет. Брант кинулся к свету. Дверь была заперта. Он бросил меч и факел и попытался ее высадить, но у него не получилось. Тогда он просто повернул медную ручку и, к его удивлению, дверь открылась.
Горели свечи. В кресле у стола спала — или нет? — Шила. Брант, забыв про меч и факел, кинулся к ней. Она дышала. Он потряс ее, но это ее не разбудило. Он хлопнул ее по щеке, но она даже не заворчала.
Следующая дверь также оказалась незапертой. Фрика лежала, зарыв глаза, на кровати, поверх покрывала, но ничего мирного в ее сне не было — а было какое-то оцепенение. Она была полностью одета. Брант схватил ее за руку. Рука была не теплая, не холодная, не живая, не мертвая. Он приблизил ухо к ее лицу. Она дышала — не порывисто, но и не спокойно. Некоторое время Брант смотрел не нее с нежностью и отчаянием, и вдруг ему стало очень стыдно и неприятно — как он мог! Она любит того, кого она любит. Точка.
