Сергей Фокин - Ночь перед Рождеством 2020
— Пришла просить помощи…
Степанида Ивановна удивлённо подняла брови. Вот так петрушка! Что же могло такого произойти, если Оксана, известная повсюду как умная и непреклонная девка, сподобилась прийти за помощью?
— Случилось чего? Беда, может, какая?
— Да уж случилось, — кивнула гостья немного задумчиво, похоже, не зная, с чего лучше начать.
— Ну, так выкладывай, не бойся. Если дело касается Николы…
— Его и касается… Хочу я с ним семью иметь.
— Ох, ты, Боже мой! — скорее по привычке, чем по надобности вырвалось у Степаниды Ивановны. Тотчас всплыли у неё в памяти слова отца Савелия, и картина стала понемногу проясняться. — И ты туда же! — сказала она, покачав головой, и было непонятно — то ли осуждает, то ли наоборот.
— Потому и пришла прямиком к вам, что появилась ещё одна… такая…
— Соперница, что ли?
— Она самая. Лариска, подруга моя…
— Вот как! — произнесла хозяйка дома и засомневалась: говорить ли Оксане, что кое-что известно и ей, или…
— Только я давно к нему приглядывалась. Решение моё не скороспелое.
Хозяйка дома крепко задумалась. Догадаться, о чём хотела просить её девушка, было несложно: поспособствовать ей в отношениях с сыном. Только в этом случае выходило, что всё совершенное Степанидой Ивановной несколькими часами раньше, должно признаться ошибкой. Или издержками производства, если так удобнее. И стремление заполучить богатых родственников — тоже. Для такого шага надобны были веские мотивы.
— Удивила ты меня, однако! — произнесла Степанида Ивановна, но скорее лишь для того, чтобы выиграть время. Решение в голову не приходило.
— Сама понимаю, не дура, — согласилась Оксана. — Может, и виновата я, что так долго тянула. Только летом ещё рано было огород городить. Не созрела я для этого.
— Выходит, что-то изменилось с той поры?
— Изменилось, Степанида Ивановна.
— Тогда назови хотя бы одну причину, из-за которой я должна помогать тебе.
Оксана подняла лицо, посмотрела на собеседницу и ответила искренне:
— Потому как полюбила я сына вашего. Сама не знаю, как это произошло. Смеялась над ним, как над другими мужиками, что боялись даже на улице со мной встретиться. Их полно! Издали смотрят, из-за заборов шеи тянут, а подойти не решаются.
— Ну, Никола мой не такой, — отмахнулась Степанида Ивановна.
— Поняла я это. Не из-за робости да застенчивости баб он не замечал. Была у него на то особая причина.
— Была, а, возможно, и есть! — веско поправила хозяйка дома и снова на минуту замолчала. Потом, покачав головой, спросила: — Как, по-твоему, я могу помочь тебе?
Тут уж пришла очередь Оксаны приходить в замешательство. Сказать по совести, не знала она, чего просить. Потому и ответила правду:
— Дед Васюк меня к вам направил, Степанида Ивановна.
— Васюк? — По-бабьи всплеснула руками та и не к месту запричитала: — Чего это он, старый пень, удумал? Воображает себе всякое, потом простым людям голову морочит. Живёт бобылём на отшибе, а нос суёт, куда и не следует! — Она очень ловко сыграла возмущение, встала и подошла к серванту. Там переставила местами несколько тарелок и кастрюль, обтёрла, будто после воды, сковородку и разложила ложки по ячейкам специального ящика. Потом, в молчании, остановилась возле начищенного таза, посмотрелась в него, будто никогда не видела своего отражения, и вернулась к столу.
— Ну, вот что, девонька, я тебе скажу. — Начала серьёзно, даже сурово, так что собеседница её враз напряглась. — Вполне возможно, что пришла ты по адресу. Не любит Лариска моего Николу. Знаю я точно, что бы там не говорили люди…
— Клялась она! — вставила Оксана.
— Верю. После того, что я с ней сделала, любая клятвами изойдётся. Околдовала я её, охмурила. Отвар дала испить. Сама его изготовила. Есть у меня рецепт один, от бабушки, что по отцовской линии, достался. Была та сильно не в себе, много чего напридумывала, сидя парализованной. А что придумала, в тетрадочку записывала особую. Нашла я потом эту тетрадь, любопытно очень составлена. Будто любого человека не то, что загубить можно — про это давно люди брешут, а и полюбить кого хочешь, заставить.
— Приворотное зелье! — встрепенулась Оксана.
— Правильно. Сварила я его не далее, как сегодня. Ночь-то располагает к этому. А почему Лариску выбрала, так то ж понятно. Зажиточные они самые в нашем селе, а девка — кровь с молоком, чем она хуже других? Поняла?
— Кажется, да… — У Оксаны голова пошла кругом. Впрочем, не води она знакомство с чёртом, понять такое ей вообще было бы не под силу.
— Поверила я тебе, — продолжила Степанида Ивановна. — Вижу, что не врёшь: любишь Николу. Потому и решила открыться. Как говорят, ответный ход. А вот что нам с тобой делать дальше, это разговор особый, поскольку не всё, что сделано, можно изменить…
Девушка напряжённо обдумала её слова, прежде, чем ответить:
— Вы имеете в виду…
— Не могу я так просто отменить действия зелья. Не получится. Это условие такое, и придумано оно не мной. Скажу больше. Некоторые вещи вообще не поддаются такой отмене.
— Что же делать?
— Самое раннее — после петухов. Если готова ждать — жди.
Лицо Оксаны вспыхнуло, и она схватила за руки собеседницу:
— Не могу я ждать, Степанида Ивановна! Лариска достанет валенки — и тогда…
— Постой! — удивилась хозяйка дома, но совсем не тому, что речь зашла о валенках. — С чего ты взяла, что Лариска их достанет? Ночь на дворе, какой леший заставит её добираться до центра и будить тамошних мастеров? Да и невозможно это зимой! Ни один хозяин не даст ни саней, ни лошадь.
Глаза Оксаны недобро сверкнули, сузились, и она с расстановкой ответила:
— ОН сумеет!
Степанида Ивановна охнула и закусила губу. Перед её мысленным взором промелькнула черная мордочка с пятаком вместо носа, поросшая волосами, низкий сморщенный лоб, которым впору только австралопитеку хвалиться, да короткие рожки на покатом лбу. Чёрт скроил издевательскую физиономию — чуть язык не высунул, паршивец, и послал ей воздушный поцелуй. Вздрогнув от собственного видения, истолковывать которое сейчас не было времени, Степанида Ивановна закрыла глаза, глубоко вздохнула, приводя себя в чувство, потом деловито хлопнула по столу ладонью и сказала:
— Вот что, девонька. Давай-ка начистоту всё выкладывай. Если останутся промеж нас недомолвки, боюсь, и толковать будет не о чем.
Оксана кивнула и спросила:
— С чего начинать-то?
— Лучше с самого начала. В нашем деле мелочей не бывает… — И приготовилась слушать.
Когда рассказ был закончен, наступило в комнате молчание. Нельзя сказать, что тягостное, но затруднительное, а отчасти и растерянное. Степанида Ивановна постукивала пальцами по фарфоровой вазе и напряжённо размышляла. Гостья не мешала ей, потому как только от знавшей жизнь женщины сейчас и можно было ожидать дельного совета.
