Абрахам Меррит - Металлическое чудовище
Это не пещера: я видел звезды, с облегчением узнавал знакомые созвездия неба Северного полушария. Какие бы ужасы и испытания нас ни ждали, мы по крайней мере не встретим их в глубоком подземелье. Эта мысль странно успокаивающе подействовала на меня.
Неожиданно звезды и небо исчезли.
Мы оказались под поверхностью светящегося моря.
Я почувствовал, что сила циклона уменьшилась; теперь ветер дул снизу вверх и в переднюю поверхность куба. Я слышал только шум нашего полета и ржание испуганного пони.
Осторожно повернув голову, увидел на самом краю куба Вентнора и Дрейка. Они сидели скорчившись, по-лягушечьи. Я пополз к ним – буквально пополз, как гусеница; когда тело касалось поверхности куба, сила удерживала его и позволяла только скользящее движение. И вот как червь размером с человека я добрался до товарищей.
И когда мои ладони коснулись куба, я окончательно удостоверился, что как бы он ни действовал, он все равно металлический.
Ошибиться невозможно. Это металл, похожий на полированную платину.
И металл этот теплый, приятный на ощупь, с температурой примерно 95 градусов по Фаренгейту [3]. Я посмотрел на эти маленькие светящиеся точки, который – я теперь был уверен в этом – являются органами зрения; они походили на точки пересечения бесчисленных плоскостей кристалла. И казались одновременно близкими к поверхности и очень далекими от нее.
И в то же время они похожи… на что же они похожи? Осознание сходства вызывало шок.
Похожи на галактики золотистых и сапфировых звезд в глазах Норалы.
Я подполз к Дрейку, приблизил голову к его голове.
– Не могу двигаться, – прокричал я. – Не могу оторвать рук. Мы прилипли – как мухи. Как вы сказали.
– Тащите их на колени, – ответил он, наклоняясь ко мне. – Это их освобождает.
Я поступил, как он посоветовал, и, к своему изумлению, понял, что могу освободить руки. Я ухватил его за пояс, попробовал встать.
– Бесполезно, док. – Прежняя улыбка появилась на его напряженном юном лице. – Надо ждать. Колени оторвать невозможно.
Я кивнул, подвигаясь еще ближе к нему. Потом опустился на корточки, чтобы отдохнули мышцы ног.
– Вы видите их, Уолтер? Женщину и Руфь? – беспокойно спросил Вентнор, поворачиваясь ко мне.
Я всмотрелся в мерцающие сумерки; покачал головой. Ничего не видно. Наши несущиеся кубы как будто вновь погрузились в туман; как снаряд в воздухе, мы разрывали этот туман, но он клубился перед нами, стенами стоял по сторонам и смыкался, когда мы пролетали; из-за него ничего не было видно.
Но у меня было устойчивое впечатление, что там, за этими туманными стенами, происходит упорядоченное движение; орды, более грандиозные, чем войска Чингиз-хана, которые века назад бились об основания этих же самых гор, проходят взад и вперед. Я мельком замечал огромные фигуры, которые даже назвать не могу; они быстро мелькали мимо; в тумане виднелись блестки, подобные огненным копьям.
И всегда, повсюду постоянное передвижение, ритмичное, вызывающее ужас – как миллионы ног невидимых существ неизвестного, чуждого мира впервые вступают на наш порог. Они готовятся, тренируются в обширном прилегающем пространстве между известным и неизвестным, бдительные, угрожающие, ожидающие сигнала, чтобы обрушиться на нас.
Мне снова показалось, что я на пороге какого-то открытия, откровения, и я напрягался, пытаясь поймать это открытие, осознать его; и в это время почувствовал, что скорость наша уменьшается, рев стихает, туман вокруг редеет.
Туман совсем рассеялся. Я увидел, как распрямились Вентнор и Дрейк; сам поднялся с трудом.
Мы оказались на краю водоворота, воронки в сверкающем тумане; дальний конец воронки в миле от нас расширялся в большой круг; его смутно очерченные края сталкивались со стеной – города. Как будто перед нами на боку лежит конус из хрустально прозрачного воздуха, а на его изогнутые стороны давит некая среда, тяжелее воздуха, но легче воды.
Верхняя дуга основания конуса уходила в высоту на тысячу и более футов; над ней все скрывала мерцающая туманность, похожая на огромное облако светляков. Со всех сторон от конуса в бесконечность уходила все та же мерцающая туманность.
И вдруг в ней появились тысячи ярких лучей, они метнулись, заплясали, сплетались и расплетались, пролетали туда и сюда – как мириады лучей больших прожекторов в фосфоресцирующем туманном море, как бесчисленные полосы зари, пробивающие собственный радужный покров. И в игре этих лучей чувствовалось что-то ужасно механическое, ритмичное и упорядоченное.
Эта игра была – как бы ее получше описать? – целенаправлена; как перемещение маленьких металлических существ в развалинах, как золотая песня Норалы, как изменения Разрушителя; и подобно всему этому, в игре лучей чувствовалось скрытое значение, какое-то сообщение: мозг понимает, что это сообщение, но суть его постигнуть не может.
Лучи, казалось, поднимаются вверх от самой земли. Теперь они походили на бесчисленные копья, которые несет марширующая армия титанов; а вот они превращаются в тучи стрел, испускаемые боевыми отрядами гениев света. Они вздымаются вертикально, а между ними, раздвигая их, движутся огромные смутные фигуры, словно образуются и рассыпаются горы; словно темные чудовища огненного мира пробиваются сквозь густой лес высоких деревьев из холодного пламени; чудовищная химера бредет через бамбуковую чащу, раздвигая ее огненными клыками; фантастический левиафан всплывает сквозь гигантские светящиеся водоросли на поверхность моря под свет звезд.
Откуда эта сила, какой механизм производит эти лучи? Он не сзади нас: повернувшись, я увидел, что сзади густой туман. Я был уверен – не знаю, почему, – что энергия исходит от отдаленной стены самого города.
Конус, в вершине которого мы находились, расширялся от того места, где мы стояли – на этот раз неподвижно.
Основание конуса помещалось на стене, вершина – там, где мы.
В большом круге поверхность стены была гладкой и тусклой: ни следа мелькающих огней, которые мы видели, пролетая над радужным морем. Она слабо светилась. Без единого выступа, гладкая вертикальная стена из полированного синеватого металла – и все.
– Руфь! – простонал Вентнор. – Где она?
Сердясь на себя за черствость, за то, что на время забыл обо всем, я неуклюже подполз к нему, пытаясь дотронуться, утешить, если смогу.
И тут, как будто его возглас послужил сигналом, огромный конус двинулся. Медленно круглое основание скользнуло вниз с мерцающей стены; пошло вниз, круто вниз; я понял, что мы задержались на краю какой-то глубокой впадины, потому что основание конуса опустилось уже футов на двести и продолжало опускаться.
