Фред Саберхаген - Руки Геракла
А когда чудовище полностью выбралось наружу, любая мысль о том, что оно все же может быть обычным зверем, улетучилась без следа.
Оно свистело и шипело, как пар, вырывающийся из-под крышки огромного кипящего котла. Оно было покрыто чешуей цветом от темно-серого до бледного, как рыбье брюхо. Туша, не меньше чем у взрослого мастодонта или слона, если уж на то пошло, шла к нам вброд на четырех массивных лапах с соответствующей величины когтями.
Закинув все свои головы, гидра взвыла и поднялась надо мной. Хотя шей у нее было не двенадцать, но уж с полдюжины точно. Правда, я не считал. Каждую шею венчала голова, которая вполне сгодилась бы крупному крокодилу. На меня со злобой уставились несколько пар красных глаз.
Шагнув вперед к самому краю топи, я перехватил своего врага на полпути, хорошенько размахнулся палицей. У меня уже был кое-какой опыт. Первым же ударом я размозжил одну из голов, в стороны полетели кровавые ошметки.
Я уничтожил одну голову, но на меня сразу же набросились три других. С двух сторон щелкнули зубы, но мгновением позже я понял, что это только попытка отвлечь меня. Я был ей не по зубам, зато вот мою тунику гидра схватила. Это было хорошее платье, которое я недавно купил, чтобы не мерзнуть холодными ночами. Тварь тут же разорвала ее.
Моя уверенность в собственном превосходстве пошатнулась, когда я увидел, как на первой обезглавленной шее начала вырастать новая голова. Поначалу я не поверил своим глазам, но это было именно так. В течение нескольких секунд кровавый обрубок затянулся чешуйчатой кожицей, распух, и через минуту на меня пялились красные глаза и щелкала зубами новая пасть.
Льву хватило одного удара, но я быстро понял, что нынешний противник куда сильнее. Только через несколько секунд боя я начал считать сбитые головы, и, когда я дошел до восьми, на меня по-прежнему пялилось почти столько же пар глаз и столько же челюстей пытались разорвать меня.
Я поднял палицу и шагнул немного вперед, по колено зайдя в мерзкую жижу. В глубине души моей зашевелился страх, странное и неприятное чувство, – причем отчасти потому, что оно было мне так незнакомо.
Снова и снова гидра пыталась рвать меня когтями, которые были куда больше и острее львиных. Но мощь Зевса растекалась по моим жилам, и тварь не могла оставить даже царапины на моей коже, не то что с ног сбить. И я сносил и сносил головы с толстых шей, пытавшихся обвить меня, словно щупальца.
Пока я был еще невредим, но бывали мгновения, когда мне казалось, что я встретил равного соперника. Несмотря на все, что я делал, гидра не собиралась отступать. Я не уступал ни шага, размахивая палицей, но тварь принимала удары даже более страшные, чем тот, который достался льву, без особых для себя последствий.
Среди деревьев раздавалось эхо нашей битвы, подобное грохоту барабана. Чудовище отмахивалось от ударов и наступало. Кроме того, головы стали вырастать сразу же, как я их сносил. Даже быстрее. На одной из шей выросли сразу две головы, хотя поначалу была только одна.
Сменив тактику, я решил поразить ее тело, но упругие шеи, каждая толщиной с мое тело, вырастали из него, бесчисленные головы бросались в сражение, сводя на нет все мои усилия. Огромная лапа ударила меня, сбив с ног.
Призвав остаток сил, я стал наносить еще более мощные удары. (Позже Энкид, захваченный своим хроническим любопытством, нашел в дереве моей палицы один из клыков твари, засевший там от силы удара, с которым я размозжил очередную голову.)
Но проклятая тварь обрастала новыми шеями и головами, восстанавливаясь с помощью какой-то магии сразу же, как я наносил ей очередную рану.
Я начал задыхаться, вся моя одежда превратилась в лохмотья, я бешено размахивал палицей. В конце концов, я отступил из болота, совершенно нагой, если не считать моих сандалий. Часть моего «я» хотела повернуться и убежать, но я справился с этим порывом.
Когда мой маленький помощник увидел, что я отступаю, он был ошарашен.
– Но мы же не сдадимся? – заикаясь, проговорил он. Когда он не носился взад-вперед вдоль топи, подбадривая меня, он собирал топливо и поддерживал костерок.
– Пламя Аида, нет! – выкрикнул я между вздохами. – Но мне нужна передышка. И я должен подумать. Должен быть другой способ.
Рядом, на островках у края болота лежали груды поваленных высохших деревьев. Сделав передышку, мы отступили на островок побольше. Там я остановился на берегу, опираясь на палицу и стараясь восстановить дыхание, пока гидра, извиваясь и шипя, словно обсуждала всеми своими головами – отпустить ли меня или добить. Я мог поклясться, что голов у нее сейчас было больше, чем в начале сражения. Насколько я видел, она не очень-то пострадала от ударов или потери крови, которой все вокруг было залито. Теперь я вполне мог поверить в то, что тварь, которую я вызвал на бой из ее логова, способна сожрать не только быка, но и льва.
Энкид вскоре развел другой костер, больше прежнего, поскольку на вершине холма было полно дров. К тому времени мне пришлось сделать новую палицу, поскольку от первой мало что осталось.
И тут Энкид пришел мне на помощь. Это его осенило:
– Огонь, Гер!
– Горящие стрелы?
– Нет. Когда ты отрубаешь голову, то если бы у меня был хороший факел, я бы мог подобраться к обезглавленной шее и прижечь ее. Может, тогда головы перестанут расти?
Пока мне ничего лучшего в голову не приходило.
– Отлично. Надо попытаться. Но держись подальше от моей палицы, когда будешь бегать вокруг со своим факелом. – И я несколько раз на пробу взмахнул новой палицей.
– Мог бы и не говорить.
По счастью, некоторые стволы были от природы достаточно сильно пропитаны смолой, чтобы хорошо гореть, так что у нас появилось несколько славных факелов.
Я думаю, что Энкид вряд ли пережил бы следующую фазу сражения, если бы изрядно помятое чудовище не стало заметно медленнее передвигаться. Это стало понятно, когда мы снова схватились. Прыгнув в болото, я опять стал бить своего противника. Я подумал, что удары, пришедшиеся по туше чудовища, а не по его головам, привели к каким-то внутренним повреждениям, так что гидра двигалась все более вяло. Наконец-то я увидел, что сражение идет к концу, и больше уж у меня не было желания отступать. Я упрямо сносил головы, а Энкид с горящей головней в руке бросался вперед и тут же прижигал свежий обрубок. Как мы и надеялись, это оказалось успешным способом не давать головам вырастать снова.
Шло время, и день стал клониться к закату, яркий свет его начал тускнеть, и даже чудовищная живучесть гидры иссякала. Тварь распростерлась на земле в грязи прямо на грани берега и суши. Она была беспомощна, едва приподнимала две оставшихся головы. Остальные шеи волочились по липкой грязи. Головы больше не вырастали, большинство шей оканчивались обожженными обрубками. Тварь из последних сил пыталась уползти в болото, но мы не собирались отпускать ее живой.
