Андрей Легостаев - Любовь опаснее меча
Триан уверенно вышагивал впереди, Эмрис замыкал шествие. Видя его уверенность и отвагу, возможно напускную, Ламораку негоже было проявлять страх. К тому же очень скоро ему пришлось внимательно смотреть под ноги. Заметно было, что по этому проходу недавно ходили. Завалы старых бревен, неведомо как попавших сюда, были раскиданы, в одном месте даже таким бревном был подперт огромный пласт известняка, готовый вот-вот рухнуть и завалить тоннель. Ламорак гадал — природные ли это ходы, или рукотворные. А может, это забытый выход из самого Ада? Ламораку вновь стало жутко. И в этот момент стены тоннеля раздвинулись и свет факелов отразили бесчисленные самоцветы, переливающиеся ранее в слабом снопике света, струящегося откуда-то сверху.
Почти всю пещеру занимал водоем, в центре которого возвышался черный каменный столб. Ламорак был уверен, что в камень воткнут волшебный меч, как в древних легендах, но сколь не напрягал зрение, ничего подобного не заметил — что-то, может, и лежало, но на рукоять меча явно не походило.
Они по самой стенке обходили водоем, продвигаясь к противоположному тоннелю, как неожиданно из воды высунулась ужасающая морда водяной твари. Шея чудовища была невероятно длинная, разинутую пасть с многочисленными обломками некогда острых зубов переполняла густая тягучая слюна, стекающая и капающая в воду, слеповатые глаза были полузакрыты, уши и лоб покрывала темная, почти черная, и матовая чешуя. На каменном постаменте в центре водоема вдруг отчетливо блеснула ослепительная корона — из прозрачного хрусталя или драгоценных алмазов — издали было не разглядеть ничего, кроме сказочного сияния короны.
Ламорак замер в ужасе, прижался к стене, рука непроизвольно нащупала на груди нательный крестик. Появление чудища было неожиданностью и для его спутников. Глухой сдавленный рык монстра холодил кожу.
Триан не растерялся, поднес факел к морде водяного чудища, длинные обвислые волосины усов опалились, скрутившись в жгуты. Эмрис заорал чуть дрожащим, но решительным голосом:
— Сгинь нечисть пещерная! Нам не нужно твоего сокровища, мы идем своей дорогой! — И, подобно Триану, почти одновременно с ним, ткнул к морде чудовища свой крестик на длинной серебряной цепочке. (Ламорак понял, что Эмрис тоже испытывал страх в этом зловещем подземелье, раз держал наготове святой крест в руке).
Ламорак тут же начал молитву, первую, что вспомнил:
— Помилуй… мя… Боже… по велицей… милости Твоей…
Неизвестно от жара ли факела Триана или от святого крестика и имени Господа, но чудовище нырнуло резко под воду — только круги пошли по черной воде, отражающей искорки самоцветов на стенах. Волшебная корона на черном камне потухла и вновь стала почти невидимой.
Эмрис издал облегченный вздох, Ламорак перекрестился. Триан вопросительно посмотрел на них, ожидая распоряжений.
— Если хочешь, — неуверенно сказал Эмрис Ламораку, — можем вернуться назад, к свету.
Ламораку действительно больше всего сейчас хотелось увидеть солнце, листву деревьев, выйти на свежий воздух — прочь от таинственных ужасов и ужасных тайн подземелья. Всю силу воли пришлось собрать, чтобы ответить твердо:
— Мы же хотели посмотреть пещеру колдуна. Далеко еще идти?
— Нет, не далеко, около четверти часа.
Триан уже приближался ко входу в очередной тоннель и приятели поспешили за ним.
Вдруг оттуда раздался шелест крыльев, и две твари вылетели из прохода. Метнулись в свете факелов оцепеневших путников, рванули куда-то вверх, под свод бриллиантовой пещеры и исчезли.
Путники поняли, что это были всего лишь летучие мыши. Хотя в деревнях и утверждают, что эти твари — шпионы Сатаны, бояться их было непристойно. Чтобы скрыть смущение от пережитого страха Ламорак и Эмрис громко расхохотались, смехом прогоняя страх.
Эхо хохота отразилось от переливающихся разноцветными огнями стен и словно разогнало пугающую тьму. Триан посмотрел на юношей. Эмрис, успокаивая свой вселяющий отвагу смех, показал рукой на вход в тоннель. Триан кивнул и, выставив вперед чадящий факел, шагнул в узкий ход.
Все собрались накануне. Пробирались небольшими группами по ночам, глухими тропами, маскируясь под невинных местных путников, стараясь привлекать как можно меньше внимания — они были на чужой территории, во враждебной их великой вере стране.
Последними, как водится, прибыли представители ближайшего Каталога, с восточного берега Ирландии. Собравшиеся апологеты Алгола нервничали — из ирландского Каталога должен был приехать преемник нынешнего отстоятеля частицы плоти Алгола. День Одухотворения начнется в полдень и отложить его невозможно.
Но глубокой ночью опоздавшие прибыли, объяснив задержку страшной бурей в проливе. Апологеты и их сопровождающие вздохнули с облегчением и, пропев на ночь хвалебный файл Алголу, разошлись отдыхать по удобным подземным покоям.
Лишь отстоятель, проживший шестнадцать лет у «кусочка малого плоти Алгола» не собирался ложиться. Как и его преемник. Проверив все ли в порядке, отшельник провел гостя, будущего служителя святого убежища, наверх, в свою комнату, по убранству которой совершенно нельзя было сказать, что ее хозяин чем-либо отличается от обычного британского монаха.
Отстоятель поставил на стол объемистый кувшин сида — священного напитка алголиан и прочертил над ним в воздухе воображаемую спираль Алвисида. Алвисид среди многих других секретов научил своих учеников его приготовлению. Крепкий эль или вино, или любой другой настой выливался в особую посудину с необыкновенно узким высоким горлом, на горло надевался специальный колпак с длинным тонким носиком-краном и щель на горле замазывалась глиной. Потом сосуд ставили на огонь — через некоторое время из крана текла жидкость, необычайно крепкая и обжигающая, несколько глотков приводили человека в состояние благоговейного восторга, а если выпить побольше, то во сне являлись посланцы Алгола. Алголиане сделали сид ритуальным напитком, всемерно распространяли его среди верующих, но рецепт приготовления держали в строжайшей тайне.
Комната была небольшая, со скудной обстановкой — узкая койка, деревянный, почерневший от времени стол и пара табуретов. Всю стену занимал огромный комод — и никаких украшений на стенах, лишь полагающееся христианскому монаху распятие, для отвода случайных глаз. Небольшое окно было прикрыто деревянной ставней, комнату освещали три толстые сальные свечи в тяжелом костяном подсвечнике. К сиду хозяин достал круг черного хлеба, яйца, лук и шмат копченой оленины — дары из Рэдвэлла. Достал две глиняные кружки, сел напротив преемника. Вздохнул. Плеснул в кружки крепкого священного напитка. Это был его последний вечер в жизни и он знал об этом.
