Леонид Кудрявцев - Эмиссар уходящего сна
Пентюх... ну, хорошо же... Оказавшись в реальном мире, каким бы он ни был, первым делом отправлюсь на поиски аптекаря, раздобуду у него самое сильное снотворное, гарантирующее сон без сновидений. Вот тогда они у меня попрыгают. И пусть мне придется всю оставшуюся жизнь прожить без снов. Невелика потеря. Главное — я буду жить в реальном мире, в любом, я согласен уже на любой. Вот только перенестись бы в него побыстрее.
Я сделал еще несколько шагов и вдруг осознал, что и в самом деле могу все это проделать. И плевать мне, ну совершенно плевать, что в результате уходящий сон не выживет, перестанет существовать. Сны исчезают каждый день и каждый день возникают новые. Правда, этому удалось удержаться очень долго. Может быть, десятки лет, а судя по антуражу, и сотни, тысячи.
Да какое мне до него дело? Его правитель, этот ка-сик, думал обо мне, когда приказал меня схватить? Ага, как же... да он пошлет меня на смерть и не почешется. Ему даже в голову не придет обо мне подумать. Почему я должен исполнять его идиотские желания?
Заставить посетителей вновь появляться в этом мире! Подумать только! А луну с неба он не желает, случайно? Вот только окажусь в реальном мире... Очередной коридор закончился обширным залом, со сводчатым потолком, пустым, словно бумажник писателя, которому издатели на пару месяцев задержали выплату гонорара. Мы прошли через зал, породив в нем эхо, такое гулкое, что оно почти наверняка осталось жить в нем и после нашего ухода своей личной жизнью. Следующей была пещера, со стенами, честь по чести украшенными крупными, выглядящими достаточно правдоподобно сталактитами, наполненная звуками капели, затхлым воздухом и шелестом крыльев летучих мышей. Пещера уткнулась в грот, стены которого покрывало множество кристаллов горного хрусталя. В дальнем конце грота обнаружилась каменная лестница, предназначения для великана. Ступеньки в ней были чуть ли не по полметра, и карабкаться по ним было невелико удовольствие.
Для стража порядка, похоже, это было привычным делом. Нам пришлось хуже.
К счастью, лестница быстро закончилась, и мы оказались в зале, здорово смахивающем на языческий храм. Чем он, собственно, и являлся. Более всего мне в этом зале понравились стоявшие в бесчисленных нишах статуи. Ближе всех ко мне оказалась статуя женщины с медвежьей головой. Причем пасть ее была широко разинута, и это позволяло увидеть, какие длинные и острые у нее клыки. Далее стояли статуи мужчины-пеликана и женщины, на плечах которой красовалась изящная беличья головка.
В центре храма стояла обширная клетка, в которой на серебряной жердочке дремала птица-лоцман.
Увидев ее, я вдруг почувствовал, как у меня сильнее забилось сердце.
Настоящая птица-лоцман!
Значит, меня не обманывают. Получается, она и в самом деле есть. Может, не обманут и в другом? Может, все-таки сделать попытку, принять участие в этой авантюре? Что я от этого потеряю? А вдруг повезет и удастся легко оторвать птицу-лоцмана?
Я взглянул на стража порядка, остановившегося возле клетки и теперь извлекавшего из нее птицу-лоцмана. Делал он это бережно и, кажется, даже приговаривал какие-то ласковые слова, успокаивая птичку.
Не отдадут, понял я, нипочем не отдадут. Скорее прирежут или бросят в темницу, для того чтобы не проболтался о неисполненном обещании. Оказанная Услуга — забытая услуга. Касик и его подручный почти наверняка хорошенько вызубрили это правило, д слово можно дать, так же можно его и взять. Да и кому оно было дано, это слово? Жалкому проходимцу, попавшемуся на попытке обжулить хозяина едальни. Такому владеть подобным сокровищем — не по чину.
Нет, не отдадут. И значит, надо попытаться сделать ноги, как только окажусь в реальном мире. Так я хоть жизнь не потеряю.
Клинт Иствуд наклонил голову и что-то прошептал белой птице, потом подкинул ее и уже в полный голос приказал:
— Ищи! Найди для нас дорогу.
Птица-лоцман взмахнула крыльями, издала музыкальную трель, словно бы исполненную на фаготе, и растворилась в темноте, под куполом зала. Не исчезла, не нырнула в нее, а именно растворилась. Словно бы эта темнота была твердой поверхностью, а она рисунком неведомого мастера, который кто-то стер одним движением смоченной ацетоном тряпочки.
— Она вернется, — объяснил Клинт Иствуд. — Найдет дорогу и неизбежно вернется. На то она и птица-лоцман.
— А пока...
— А пока будем ждать. Полчаса у нас по крайней мере есть. Можете заняться чем угодно, но из храма не выходите. Мы отправимся в путь, как только птица вернется. Немедленно.
Последнее слово он произнес с некоторым нажимом. Будь этот текст написан на бумаге, уж он бы, наверное, подчеркнул его большой жирной линией. А то и двумя.
Я взглянул на анимэшку.
Та стояла на шаг от меня справа. Этакое воплоще-ние воинственной красоты. И чувствовалось, стоит мне сделать хоть одно неверно истолкованное движение, как реакция на него последует незамедлительно, И реакция эта мне не понравится.
Интересно, что создает такой эффект? Может быть, меч, выражение лица моей тюремщицы? Скорее оба этих фактора вместе.
Что можно сделать, не пытаясь заставить свои поступки неверно истолковать?
Трудный вопрос...
Наверное, надо попытаться осмотреть храм. Ничего подозрительного в таком любопытстве нет.
Я подошел к ближайшей нише и стал рассматривать стоявшую в ней статую женщины с медвежьей головой. Первым делом я заглянул ей в пасть и убедился, что создававший ее не пренебрег ни одной, даже мельчайшей деталью. Вот только клыки у медведицеголовой были слишком белыми. Это портило все впечатление. Не бывает у настоящих медведей таких белых клыков. Впрочем, откуда я знаю, возможно, у медведиц-богинь и бывают?
— Как я понимаю, это боги? — спросил я. Клинт Иствуд ответил:
— Да, наши предки поклонялись именно таким богам. Пока у них для этого хватало сил, пока сон наш не стал уходящим.
Я не удержался и фыркнул.
— Богам со звериными головами?
— Что в этом плохого? — спросил Клинт Иствуд.
— В таких богах? Чем бог, распятый на кресте, лучше? Наши боги не страдали за других, но зато они были близки к природе. И природа это чувствовала, заботилась о людях так, как она может заботиться о всех своих созданиях.
