Вадим Кондратьев - Извек
— Квасы клюквенные, солодовые, сладкие, забористые, кислые… пива тёмные, светлые, янтарные, горькие, мягкие… вина ромейские, таврические, чёрные, красные, белые… сурьи новые, годовалые, густые, тяжёлые… бражки яблочные, смородиновые, грушевые, свекольные, земляничные, а так же простокваши, варенцы, молоко и сметаны… стоячие и пожиже.
Сотник терпеливо заслушал нескудный разнобой. Кивнув хлопцу, поправил бороду и поднял указательный палец.
— Гуся! Не то чтобы большого, но душевного. Пива, хозяйского, не для гостей. И… грибочков, новых, под травкой, чтобы маленькие, да поострей.
Отрок понимающе улыбнулся.
— Возьми вьюнов на загладочку, — посоветовал он вполголоса. — Брат нынче на зорьке натягал. Лопаются от жира, язык проглотишь.
— Валяй, — согласился Сотник.
Хлопец растопырил рогаткой два пальца и ушмыгнул выполнять. Извек потащил из-за пояса кошель. Отыскав глазами щель меж досок, потянулся, сунул монеты в прореху. Цены конечно, об эту пору всегда немалы, но, в общем-то, и не особо шальны. Две мелких монеты в разгар торжища — не разор.
Пацан не заставил долго ждать. Перво-наперво, как водится, приволок пиво, поставил перед гостем кружку и, прихватив плату, поспешил за едой. Гусь оказался почти таким, как представлялось. Мягкий, в меру жирный, с сочными, охотно поддающимися зубам, косточками. Не сплоховали и грибочки. Укладывались в ложку по три-четыре штуки, пахли пряно и свежо. Под стать и пиво. В меру горьковатое, с той бодрящей забористостью, что свербит в носу, веселит и разгоняет по жилам благостное ощущение беззаботности. Покончив с грибами и большей частью гуся, Извек дождался второго кувшина и обновив кружку, не спеша взялся за румяные хрустящие крылышки. Скоро о птице напоминала лишь горстка перемолотых крепкими зубами костей. Прихлёбывая пиво, Сотник откинулся к стене. Появившийся отрок сгрёб гусиное блюдо и грибную плошку. Взглядом поинтересовался на счёт очереди вьюнов, уловил утвердительный кивок гостя и, блеснув улыбкой, исчез за последним угощением.
Вьюны удались на диво. Надломив корочку румяного теста, Сотник обнажил белый рыбный бок и отщипнул небольшой кусочек. Мякоть таяла во рту, не встречая протестов уже наполненного желудка. Оставив от вьюнов голые хребеты, Извек сделал ротянулся и воздал должное хозяйскому пиву.
Наступал разгар торгового дня, и столы быстро освобождались. Корчма пустела, но Сотник не торопился уходить. С удовольствием прихлёбывал пиво, поглядывал на оставшихся. В углу, напротив, почти не разжимая губ, переговаривалась парочка карманников. Неподалёку от двери, подперев голову кулаком, дремал полупьяный кощунник, а за дальним столом жевала захмелевшая компания тутошней охраны. Сидели с осоловевшими рожами, никуда не спешили, по сторонам почти не смотрели. В скором времени карманники шмыгнули к выходу. Охранники мгновенно навострились и обменялись парой негромких фраз. Один из группы сдвинул меч на бок, поправил ножи за голенищами и, стряхивая крошки с бороды, резво поспешил к двери. Уже на пороге перекосился как пьяный, смастырил глупую рожу и, пинком распахнув дверь, вывалился из корчмы. По крыльцу загрохотали неверные шаги, сопровождаемые ленивым сквернословием. Когда под спотыкающимися ногами шоркнул песок, зазвучала тягомотная песня.
Хитро здесь, подумал Сотник. Дружина не из дураков. Вроде пьют да гуляют, ан нет, бдят. И по-умному бдят. Извек вылил в кружку остатки пива и привалился спиной к стене. Охранники, не глядя на него, тихо переговаривались, но Сотник нутром чуял, что привлёк внимание. Наконец, один из дружинников поставил кружку на стол, как бы невзначай поправил ножны и направился к Извеку. Тот не показал, что заметил, всё так же из-под прикрытых век, глядел на рыбные хребты и, лишь когда соседняя лавка грумкнула по полу, перевёл взгляд на подошедшего. Тот ненавязчиво, но профессионально обцапал глазами с головы до ног, лицо держал приветливым и простоватым.
— Исполать, почтенный, не земляк ли, случаем, будешь?
— Ну, ежели ты из Киева, то может и земляк.
— Из Киева? — переспросил охранник. — Не-е, мы из других мест. Однако, как там, в светлопрестольном?
Сотник так же мельком оглядел говорившего. Дружинник как дружинник, по лицу не прочтёшь — любопытный или любознательный. Пожав плечами ответил безразличным голосом:
— В светлопрестольном? Да всё по-прежнему. В кабаках пляшут, в подворотнях режут. То во славу Яхве, то по воле Аллаха, то во имя Христа.
Охранник покачал головой, помолчал, кивнул.
— Значит так же, как везде: зело весело живём, брагу пьём, да морды бьём.
— Как-то так. — подтвердил Сотник.
По тому, что охранник не среагировал на заветное слово, понял, что это обычная проверка. Резко меняя манеру ответа, зевнул.
— В Киеве, слава Перуну, всё по-старому. Точнее по-новому, как крещением заведено. Князь жив здоров. Град всё растёт. Жидов всё больше и они всё толще.
Дружинник пощипал ус, прищурился и заговорщически поинтересовался:
— А что, правду толмачат, что княжеский волхв опять в леса подался?
Извек улыбнулся хитрому проверочному вопросу.
— Белоян-то? Брешут! Эта морда даже носу из детинца не кажет. Его и при дворе неплохо кормят. Так что не рубись, не лазутчик я!
Он выудил из-за пазухи шнурок с кружком толстой бычьей кожи и выжженной на нём новой буквицей. Охранник вылупился на знак княжьего посыльного и, почтительно склонив голову, вернулся за свой стол. Дружинники быстро глянули в сторону Извека, запоминали внешность человека из Киева. Знамо дело — птица важная, от самого князя.
Сотник поднялся, поправил перевязь, сыто потянулся. Откуда ни возьмись, вышмыгнул хозяйский мальчишка, сгрёб посуду в корзину, свободной рукой прихватил кувшин и, на ходу, предупредительно бросил:
— Ежели приспичит чё, то от выхода налево, между заборчиком и домом, шагов двадцать, а там увидишь.
— Добро. — откликнулся Извек с улыбкой. — Обязательно загляну, ежели там тоже наливают.
Пацан, снисходительно глянул на непонятливого гостя.
— Там, дядечка, отливают… и откладывают. — назидательно пояснил он, но заметив весёлые искорки в светлых глазах гостя, гыкнул и заторопился к другому столу.
Улица встретила Сотника ярким светом и торговым шумом. Извек неторопливо двинулся сквозь знакомую суету. Предстояло отыскать шёлковые ряды и гулять в них, пока не подойдёт охранник цареградского обоза. Ряды сменялись рядами, чужие товары — своими, родные лица — коричневыми, жёлтыми, красными физиономиями. За рядами гончаров, со всевозможными плошками, крынками, горшками и кувшинами, тянулись шорники и сапожники. За ними — ковали и оружейники со звенящим товаром, за теми — ромейские купцы с маслами и благовониями. Поблизости ряд бортников благоухал сладким и гудел крыльями ос и пчёл. Поодаль гомонили загоны и клети с живностью. Народ придирчиво выбирал лошадей, хряков, коров, овец и птицу. Особняком расположились привозные сладости и пряности. Смуглые цепкоглазые люди, самозабвенно торговались за каждую щепоть товара.
