Кристина Зимняя - Жена на полставки
В полете облезлое зеленое чудовище, получившее от временной владелицы, то есть от меня, прозвище Коша, как ни странно, показало себя с лучшей стороны. За пределы города я выбралась без приключений, лишь немного поплутав на узких улочках последнего жилого кольца. Механизм работал без сбоев и шума. Амулет отвода глаз, похоже, тоже неплохо функционировал. По крайней мере, когда я при обгоне едва не задела днищем купол чьего-то серебристого шипа, никакой реакции не последовало. Ни ругани со стороны солидного мужчины, управлявшего чудом не пострадавшим транспортом, ни вспышки фикса,[42] закрепленного на столбе буквально в паре шагов от происшествия.
Чем больше увеличивалось расстояние между мной и не слишком гостеприимной Тонией, тем забавнее казались сегодняшние приключения. Конечно, прежде мне не приходилось сталкиваться с такими людьми и ситуациями, но я ведь и границ своего круга общения никогда не покидала. Новые впечатления хоть и были на первый взгляд не самыми приятными, но, несомненно, очень полезными.
Очутившись на гурановой дороге, Коша вдруг возомнил себя хищной птицей и развил немыслимую скорость. Феномен взаимодействия серо-желтого покрытия и каменных коней был мне совершенно непонятен, несмотря на несколько прочитанных книг по шипостроению. Разумеется, как и все, я знала, что между дном транспорта и дорожным полотном возникает какое-то поле, позволяющее перемещаться, затрачивая энергию только на поддерживание выбранного направления, но была не в силах представить себе, как именно это работает. Коша, вероятно, тоже не понимал, но прекрасно использовал.
Вскоре впереди показалась стрела, судя по номеру на задней стенке купола, та самая, на которой несколькими часами ранее я прибыла в Тонию. Решив, что лучше двигаться чуть медленнее, чем пропустить нужный поворот, я пристроилась в некотором отдалении от общественного транспорта и осторожно сбавила скорость.
ГЛАВА 4
Жена дом создает, жена его и разрушает.
Турецкая пословицаСеро-желтая лента дороги змеей петляла между холмами. Солнце почти село. Порой в тени очередного возвышения вспыхивали холодным светом фасваровые обочины, и казалось, что уже наступила ночь. Указатели давно не попадались, а пейзаж выглядел совершенно незнакомым. Правда, по пути в Тонию я не обращала особого внимания на проносящиеся за прозрачным куполом виды, но не настолько же, чтобы не узнавать совершенно ничего. Идея следовать за стрелой, показавшаяся поначалу такой удачной, с каждым новым поворотом превращалась во все большую глупость.
Наконец от дневного светила осталась только узкая красная полоса на горизонте. Окончательно уверившись, что таким образом и к полуночи не окажусь дома, я потянула рукоять управления на себя и взмыла над обманувшим мои надежды проводником. Благополучно пролетев поверх стрелы и уже намереваясь так же удачно занять положенную позицию в полуметре над дорогой, я вдруг увидела, что вздыбившееся гурановое полотно несется навстречу и без того изрядно поцарапанному Коше.
Дальнейшее плохо отложилось в памяти. Сначала сработал амулет, закрепленный на носу шипа, и его волной подбросило вверх. Затем раздался противный скрежет — это следовавшая сразу за мной стрела каменным брюхом протащилась по образовавшимся на дороге буграм. Фасваровая крошка с обочин светящимися веерами разлетелась в стороны. По земле, шагах в тридцати перед остановившимся носом поврежденного транспорта, зазмеилась трещина. Сперва тоненькая, почти неразличимая, она вдруг с оглушающим треском превратилась в глубокий разлом, разорвавший дорожную полосу, словно бумагу.
Стрелу подбросило вверх, перевернуло, ее смятый нос царапнул бок моего шипа. Второй сработавший амулет отшвырнул Кошу в сторону. А я, вцепившись в рукоять обеими руками, неверяще уставилась на то, как поднимаются из разлома прозрачные кляксы, мерцавшие, словно присыпанные золотой пылью. «Калфы!» — пронеслось в моей голове. Но тут шип снова тряхнуло, и я, сильно стукнувшись затылком, потеряла сознание.
В себя пришла под зарево вспыхнувшего совсем рядом огненного шара. Мой каменный конь болтался высоко над землей, а внизу, рядом с растерзанной стрелой развернулось настоящее сражение. Каждого гостя из разлома окружало несколько боевых механизмов. От обычных транспортных шипов они отличались меньшими размерами и отсутствием стеклянного купола. Четыре узких глазницы смотровых окошек навевали мысли о каком-то уродливом насекомом. Те же ассоциации вызывал и расположенный на носу небольшой хоботок, плюющийся огнем.
Работу охотников я видела впервые. Зрелище и пугало, и завораживало одновременно. Почти прозрачные, бесформенные фигуры калфов беспорядочно метались, уворачиваясь от сгустков голубого пламени. Неживого, холодного. С каждым новым попаданием духи становились все меньше и все материальнее. Словно полотнище тончайшего кружева, складываясь, превращалось в плотный рулон, напоминавший силуэт человеческой фигуры.
Шипы охотников из первых рядов отлетели в сторону, уступая место еще не исчерпавшим силы. Грэгори рассказывал, что специальный механизм, преобразовывая в огонь энергию мага, буквально за несколько залпов опустошает магический резерв. Калфам тоже приходилось не сладко — один за другим они тонкими «свертками» золотой ткани падали в разлом.
От вспышек рябило в глазах. Я зажмурилась и потерла виски, пытаясь прогнать дурноту.
— Цела? — вдруг рявкнул кто-то в самое ухо.
Я в ужасе уставилась на появившуюся в проеме распахнутой дверцы сотканную из светящихся нитей физиономию и заорала прежде, чем до измученного страшными картинками мозга дошло, что это всего лишь один из магов. Ледяные руки обхватили мое лицо, и я снова уплыла в беспамятство.
На дне ущелья было сыро и холодно. Очень холодно. Как будто все вокруг было выточено из черного льда. Присыпанные золотом бесформенные калфы кружили надо мной, словно призраки, перебрасывая друг другу комки грязи. В какой-то момент я поняла, что в их полупрозрачных «руках» не земля, не мусор и не тряпки, а безвольные тела пассажиров стрелы. Некоторых из них я видела по пути в Тонию, другие были незнакомы, но у всех без исключения лица были мертвенно-бледны, а глаза — закрыты.
Калфы постепенно уменьшались, как под воздействием огня охотников, и приобретали почти человеческие очертания. Их хрупкие, похожие на золотые статуи фигуры, обвив тонкими руками свои игрушки, заметались в какой-то причудливой пляске. Мне даже стало казаться, что это не проклятые духи разлома, а сказочные фейри, о которых я не раз читала. Такие же изящные, невесомые, волшебные. Способные затанцевать человека до смерти.
