Корнелия Функе - Бесшабашный
Надо только подкупить подходящего карлика.
Из карликов многие кичились тем, что они якобы с феями торгуют и в знак этого даже с гордостью украшали свои гербы лилиями. Большинство, однако, только потчевали Джекоба древними бабушкиными сказками, чтобы в конце концов признаться, что последний их предок, видевший фею воочию, умер больше века назад. Пока наконец один из карликов при дворе императрицы не назвал ему имя Эвенауга Валианта.
Императрица тогда пообещала несусветное вознаграждение чистым золотом тому смельчаку, кто принесет ей лилию с озера фей. Про эти лилии шла молва, будто их аромат самую страшную девушку превращает в красавицу, а супруг императрицы, принц-консорт, имел неосторожность весьма разочарованно отозваться о внешности своей единственной дочери. Вскоре после этого он при странных обстоятельствах погиб на охоте — злые языки утверждали, что не без помощи жены, — однако вкус своего супруга императрица всегда ценила гораздо выше, нежели его самого, и потому не поскупилась назначить вознаграждение за волшебные лилии, что и побудило Джекоба, который в то время работал уже один, без Хануты, отправиться к Эвенаугу Валианту.
Разыскать карлика оказалось делом нетрудным, и тот за внушительную горку золотых талеров действительно вывел Джекоба к долине, где обитали феи. Только вот про стражников, охраняющих фей, Валиант ему ничего не сказал, и эта прогулка едва не стоила Джекобу жизни. Карлик же благополучно продал императрице волшебную лилию, которая и впрямь превратила ее дочь Амалию в писаную красавицу, за что Валиант и сподобился титула «поставщик императорского двора».
Джекоб не однажды и весьма красочно воображал себе, как именно он поквитается с подлым карликом, однако после возвращения с острова фей ему было не до того. Пришлось выполнять другое высочайшее поручение, в награду за что ему досталась лошадь из императорской конюшни, и постепенно образ Эвенауга Валианта как-то потускнел в памяти вместе с воспоминаниями о целом годе жизни, когда он был счастлив настолько, что едва себя не забыл. И что? Чему тебя это научило, Джекоб Бесшабашный? — спрашивал он себя, когда первые карликовые дома замелькали между живыми оградами и делянками. Что месть — не самый приятный предмет для размышлений. И тем не менее при мысли о новом свидании с карликом сердце его начинало биться сильнее.
Теперь даже низко надвинутый капюшон уже не мог скрыть камень на лице Вилла, и Джекоб решил оставить его и Клару на попечение Лисы, а самому отправиться в Терпевас, что на языке местных жителей обозначало всего лишь «город карликов». В роще у дороги Лиса отыскала пещеру, которая, должно быть, летом давала приют пастухам, и Вилл чуть ли не с радостью вошел под ее своды вслед за Джекобом, словно давно уже не чаял, как бы поскорее укрыться от дневного света. Последние островки человечьей кожи оставались у него только на правой щеке, и Джекобу с каждым днем становилось все труднее взглянуть брату в глаза. В глазах-то и было самое ужасное. Они тем временем почти сплошь налились золотом, и Джекобу все тяжелее удавалось побороть страшную мысль, что гонку со временем он уже проиграл. Иногда Вилл встречал его взгляд так, словно он вообще себя не помнит, и Джекобу казалось, что их общее прошлое, все, что роднило их с братом, в этих золотых глазах угасает навсегда.
Клара не пошла за ними в пещеру. Когда Джекоб вместе с Лисой возвратились к лошадям, она стояла среди деревьев такая отрешенная и одинокая в своем мужском платье, что Джекоб поначалу вообще принял ее за незнакомого мальчишку-сироту, какие во множестве скитались по дорогам этого мира в поисках работы. Волосы ее сливались цветом с охрой осенней травы, что полегла под деревьями, и в ней все меньше можно было узнать существо из другого мира, в котором оба они выросли. Воспоминания о свете и шуме знакомых улиц, о большущих домах, о девочке, которой она там была, — все это почти неразличимо померкло вдали. Недавнее настоящее слишком внезапно обернулось прошлым, а будущее представало неведомым, грозным и чужим.
— Времени у него немного.
Это был не вопрос. Она умеет смотреть правде в глаза, даже страшной правде. И ему это нравится.
— Тебе нужен врач, — сказала она, заметив, как Джекоб, вскочив в седло, скривился от боли. Цветы, травы и коренья, которые показала ей Лиса, не слишком ему помогли: рана в плече по-прежнему нарывала, и у него начинался жар.
— Она права, — поддержала Клару Лиса. — Сходи к одному из карликовых докторов. Говорят, они даже лучше, чем придворные врачи императрицы.
— Ну да, когда карликов пользуют. А с людьми все их лечение к двум вещам сводится: дорваться до твоих денег и спровадить тебя в могилу. Карлики вообще не слишком высокого мнения о нас, людях, — добавил он, поймав недоуменный взгляд Клары. — Даже те, что при дворе служат. Облапошить человека — это у карликов самый почетный подвиг, дело чести, доблести и геройства.
— И тем не менее одному из них ты доверяешь?
Лиса издала презрительное рычание.
— Ты лучше спроси, откуда у него на спине шрамы? — Она так и вилась вокруг Клары, словно желая заполучить ее в союзницы. — Карлику, к которому он направляется, доверять можно еще меньше, чем другим.
— Так это давно было.
— И что с того? С какой бы стати он за это время переменился? — В голосе Лисы явственно слышалось не только ворчливое недовольство, но и страх.
Клара посмотрела на Джекоба с тревогой:
— Тогда возьми хотя бы Лису с собой.
В знак благодарности Лиса еще ласковей потерлась о ее ноги. Она вообще тянулась к Кларе, ради нее даже все чаще принимала человеческий облик.
Джекоб повернул лошадь.
— Нет. Лиса останется здесь, — бросил он, и Лиса беспрекословно опустила голову. Она слишком хорошо знала: ни Виллу, ни Кларе в этом мире без нее не обойтись.
Когда на повороте дороги Джекоб оглянулся, Лиса все еще сидела подле Клары и смотрела ему вслед. А родной брат даже не спросил, куда он направляется. Он прятался от дневного света.
ГОЛОС КАМНЯ
Вилл слушал камень. Он слышал его так же явственно, как собственное дыхание. Звуки доносились сквозь стены пещеры, сквозь шершавый базальт под ногами, со скалистого свода над головой. На эти вибрации, как на самый родной и близкий голос, трепетно отзывалось все тело. У него больше нет имени, только новая кожа, защищающая его прохладным и прочным панцирем, новая сила в мышцах и боль в глазах, когда он смотрит на солнце.
Проведя ладонью по скалистой стене, он по бороздам и складкам почувствовал возраст камня. Камень нашептывал ему, сколько всего таится под его невзрачной, серой поверхностью: волнистый агат, кремово-белый полевой шпат, золотистый цитрин, черный оникс. Шершавые неровности сами собой складывались в картины: подземные города, окаменевшие воды, мягкий свет, мерцающий в малахитовых окнах…
