Корнелия Функе - Бесшабашный
Где-то под оградой прошуршала мышь, Лиса кинулась было за ней, но, заскулив, беспомощно остановилась.
— Что с тобой? — спросила Клара.
Лиса лизнула себя в бок.
— Да беспалый меня пнул.
— Дай-ка посмотреть. — Клара склонилась над ней, осторожно прощупывая шелковистый мех.
— Сбрось-ка свою шубу, Лиса, — посоветовал Джекоб. — Она людей привыкла лечить, не лисиц.
После минутного колебания Лиса все же послушалась, и Клара в изумлении воззрилась на девушку в диковинном платье, будто сотканном из лучей красной луны.
«Да что же это за мир такой? — безмолвно вопрошало ее лицо, когда она оглянулась на Джекоба. — Если мех превращается в кожу, а кожа в камень, чему тогда вообще верить?» Испуг. Оторопь. И зачарованность. Все это вместе было написано в ее взгляде. Подходя к Лисе, она непроизвольно обхватила себя за плечи, словно боясь и на себе вместо кожи ощутить звериный мех.
— Где Вилл? — спросил Джекоб.
Клара указала на башню возле ворот.
— Он уже больше часа там, наверху. — Помолчав, Клара добавила: — И ни слова не проронил с тех пор, как этих увидел.
Ей не понадобилось объяснять, кого она имеет в виду.
Нигде заросли шиповника не разгулялись с такой необузданной силой, как на круглых стенах башни. Необычные, темно-красные цветки казались в ночи почти черными и, как будто не желая замечать наступление осени, наполняли холодный воздух тяжелым, сладким дурманом.
Поднимаясь по узенькой винтовой лестнице, Джекоб смутно догадывался, что он там, наверху, обнаружит. Гибкие колючие ветви цапали его за одежду, да и сапоги то и дело приходилось выдергивать из колючих силков, но в конце концов он очутился в той самой светелке, где почти два века назад фея на день рождения вручила принцессе свой подарок.
Прялка все еще стояла возле узенькой бедной кровати, сколоченной для кого угодно, только не для королевской дочки. Тело девушки, все еще почивавшей тут непробудным сном, было усыпано цветочными лепестками. Заклятие феи не позволило ему состариться, однако кожа пожелтела, словно пергамент, как и белое платье, в которое нарядилась принцесса в тот злополучный день почти два века назад. Жемчуга, которыми было расшито платье, все еще мерцали перламутровой белизной, но кружевные оборки побурели, как и усыпавшие царский шелк лепестки.
Вилл замер возле единственного окна, словно королевич, все-таки пробравшийся в замок. Он обернулся, и Джекоб сразу увидел, что камень переполз ему уже на лоб, а глаза брата отсвечивают золотом. Из всего, что можно у них украсть, мародеры похитили самое драгоценное. Время.
— И никаких тебе «И жили долго и счастливо до самой смерти…» — бросил Вилл, указывая глазами на принцессу. — Это ведь тоже заклятие феи. — Он прислонился к голой каменной стене. — Ну как тебе, лучше?
— Да, — не моргнув глазом, соврал Джекоб. — А ты как?
Вилл ответил не сразу. Но когда наконец ответил, голос его звучал холодно и ровно, словно заговорил не он сам, а его новая кожа.
— У меня лицо как полированный камень. Ночи становятся светлее, а тебя я услышал задолго до того, как ты стал подниматься по лестнице. И я чувствую это уже не только кожей. — Он на секунду умолк. — Я чувствую это у себя внутри.
Он подошел к кровати и уставился на иссохшее тело.
— Я все на свете позабыл. Тебя. Клару. Самого себя. Хотел только одного: к ним.
Джекоб тщетно искал слова, но так и не нашел.
— Это и есть то, что меня ждет? Скажи мне правду? — Вилл смотрел на него в упор. — Я не только буду выглядеть, как они. Я стану, как они, верно?
У Джекоба на языке вертелись одни лживые отговорки, все эти «да брось, Вилл», «все будет хорошо», но он так и не смог ничего из себя выдавить. Взгляд брата не позволил.
— Хочешь знать, какие они? — Вилл снял лепесток с пакляных волос принцессы. — Гневные. Их гнев распирает тебя изнутри, как пламя. Но одновременно они и камень. Они чуют камень под собой, в земле, и слышат его дыхание.
Он взглянул на черные ногти у себя на руке.
— Они — сама тьма, — добавил он тихо. — И огненный жар. А красная луна — это их солнце.
Джекоб содрогнулся, услышав камень в голосе брата.
Скажи что-нибудь, Джекоб. Что-нибудь. Как же тихо в этой темной светелке.
— Ты не станешь, как они, — вымолвил он наконец. — Я не допущу.
— Как? — Опять этот взгляд, умудренный не по годам. — Это правда то, что ты сказал бандитам? Что ты меня к другой фее ведешь?
— Да.
— И она такая же опасная, как та, что сотворила вот это? — Вилл погладил пергаментное лицо принцессы. — Глянь в окошко. Там мертвецы в колючках висят. Думаешь, я хочу, чтобы ты из-за меня кончил так же? — Но взгляд Вилла говорил совсем другое. «Помоги мне, Джекоб, — молил этот взгляд. — Помоги!»
Джекоб отвел брата от ложа покойницы.
— Фея, к которой я тебя веду, совсем другая, — сказал он. «Ты уверен, Джекоб?» — прошипел кто-то внутри, но он и слушать не стал. Всю надежду, всю, сколько есть, он постарался вложить сейчас в свой голос. И всю уверенность, которую так жаждал расслышать брат. — Она нам поможет, Вилл! Я тебе обещаю.
Смотри-ка, все еще действует. Надежда так же легко высветлила лицо брата, как недавно его исказил гнев. Братья. Старший и младший. Ничего не изменилось. Пока ничего.
МЯГКАЯ ПЛОТЬ
Трехпалый детина с рожей мясника заговорил первым. Отчего это люди просто обожают последнюю мразь производить в вожаки? Его трусость Хентцау разглядел сразу столь же ясно, как водянистую голубизну его глаз. Но кое-что интересное, о чем моль не успела поведать, он все-таки им рассказал.
Нефритовый гоил был не один. С ним была девчонка, а еще, что важней, при нем был вроде как брат, который вбил себе в голову, что сможет камень вытравить. Если трехпалый не врет, этот брат намеревался отвести нефритового гоила к Красной Фее. Кстати, неглупая мысль. Эта фея ненавидит свою темную сестру ничуть не меньше, чем все остальные. Однако Хентцау уверен: снять заклятие ей не по плечу. Темная Фея гораздо сильней всех своих сестер, вместе взятых.
Остров, на котором они живут, никто из гоилов в глаза не видал, а уж тем паче не ступал на него. Темная Фея хранит тайны своих сестер, хоть те ее и изгнали, а кроме того, каждый знает: к феям попадает лишь тот, кого они хотят видеть.
— И как он намерен ее найти?
— Он не сказал, — заикаясь от страха, выдавил трехпалый.
Хентцау только кивнул своим солдатам. Сам он терпеть не может бить по мягкому мясу. Убивать людей он умеет, но старается не прикасаться. Зато у Нессер с этим никаких затруднений.
