Ольга Денисова - Черный цветок
— В лесу ночевал, комары сожрали.
— А я думала, опять против восьми стражников за правое дело сражался, — Прелеста рассмеялась, — ну, рассказывай, как тебя угораздило? К нам сам начальник стражи приходил, про тебя и про твой медальон спрашивал.
— И че, рассказали? — презрительно усмехнулся Есеня.
— А ты думал? Конечно, рассказали. Нам тут жить еще, и работать. Нам из-за тебя неприятностей не надо, — Прелеста ласково похлопала его по плечу.
— Да ладно, Балуй, не сердись, — его обняла Голуба с другой стороны, — что ты приходил, мы никому не скажем.
Мудрослов. Отливка
В лаборатории со вчерашнего вечера висел едкий запах двуокиси азота, или Мудрослову это только казалось? Его старший сын накануне экспериментировал с протравкой металлов едкими кислотами, и Мудрослов нервничал: мальчик мог отравиться, или обжечься — он никогда не старался быть осторожным.
Мудрослов так тщательно готовился к Посвящению старшего сына, с таким нетерпением ждал его, считал дни и, просыпаясь по утрам, мечтательно вздыхал: скоро. Скоро в городе будет два замечательных металлурга. Вдвоем они свернут горы, вдвоем они разгадают все секреты. Едва Вышемир появился на свет, счастливый отец увидел в нем свое продолжение, своего помощника, ученика. Мальчик рос болезненным, худеньким, и больше всего на свете любил отца. Их близость сложилась так рано, насколько это вообще возможно между сыном и отцом. Ее поколебало только появление младшего сына, Остромысла. Но Остромысл стал для отца предметом восхищения и гордости — мальчик должен был вырасти художником: химия, а тем более металлургия, оказались для него слишком грубыми материями, его утонченная душа требовала полета чувств, а не мыслей.
А Вышемир, с младенчества проводивший время в лаборатории отца, с радостью впитывал в себя отцовские знания. Единственное, чего ему не хватало — это наития. Он не чувствовал структуры вещества, не видел металла насквозь, его эксперименты лежали в области готовых алгоритмов, он никогда не пытался отступить от них ни на шаг. Мудрослов был терпелив, он ни разу не посмел обвинить сына в отсутствии смелости — а для того, чтобы пробовать на вкус неизведанное, надо иметь смелость. Это придет. Придет после Посвящения. И тогда жизнь их станет совсем другой — из учителя и ученика они превратятся в единомышленников. Мудрослов страдал оттого, что ему не с кем посоветоваться, не с кем поделиться сомнениями, и страхами, не с кем разобраться в неудачах — никто не мог помочь ему, никто не смог превзойти его, и он, хотя и гордился успехами, но чувствовал себя уязвимым, ощупью пробираясь по запутанным коридорам науки. Вышемир превзойдет его, Вышемир станет великим металлургом, его имя останется в истории. Он не только вернет людям утерянный рецепт «алмазного» булата, он найдет способ превращать железо в золото. Он, его сын, достигнет таких высот, которые не снились отцу.
Когда, за три дня до шестнадцатилетия Вышемира, Мудрослов узнал об исчезновении медальона, то не смог удержать слез разочарования. Он нисколько не сомневался в возвращении медальона, но эта досадная отсрочка подкосила его — ожидание растянулось на неопределенный срок, и Мудрослов не находил себе места. Он говорил с Избором, он умолял его, он рассказывал ему о своих мечтах, но Избор остался глух к его уговорам.
Прошла неделя, а медальона Огнезар вернуть не смог. Мудрослов заходил к нему ежедневно, расспрашивая о том, как продвигаются дела, но Огнезар не торопился делиться с ним секретами. Мудрослову казалось, что Огнезар недостаточно тщательно ищет, не прилагает к этому тех усилий, которые мог бы потратить, и рад был бы ему помочь, посоветовать, объяснить, как нужно действовать, но Огнезар отверг его помощь. Он уважал и побаивался Мудрослова, но на этот раз оказался тверже камня — поиски медальона стали тайной от всех, и Мудрослов не стал исключением.
Ранним утром, когда Мудрослов рассматривал пластинки различных сплавов, с которыми вчера работал его сын, в дверь к нему робко постучался старый Лобан — преданный и любимый слуга.
— Благородный Мудрослов, я прошу извинить мою дерзость.
— Заходи, Лобан. Что-то случилось? — слуга не всегда осмеливался потревожить его во время работы.
— Посыльный принес записку от кузнеца Жмура, я прочитал ее и подумал, что Вам нужно это знать. Ведь если с ним что-то случится, Вы лишитесь опытного ремесленника.
— Что там? — Мудрослов пожал плечами. Потеря кузницы действительно стала бы для него болезненным ударом — Жмур, как никто точно, научился воспроизводить в металле его чертежи.
— Их семью преследует стража, им угрожают пытками и смертью.
— Это невозможно. Жмур — законопослушный человек, он никогда не позволит себе ничего дурного, — мягко ответил Мудрослов.
— Насколько я понял, проблема в его старшем сыне. Он скрылся от стражников, и теперь они давят на семью в надежде, что родственники знают, где он прячется. Мальчишка всегда был шалопутом, — это Лобан добавил от себя, он хорошо знал семью Жмура и надеялся женить своего сына на одной из дочерей кузнеца, когда настанет время.
— Хорошо. Я поговорю со Жмуром и попробую что-нибудь сделать для него. Лучший кузнец в городе может рассчитывать на мое покровительство, верно? — он улыбнулся слуге.
— Конечно, благородный Мудрослов, — благодарно улыбнулся Лобан.
Мудрослову, как никому из благородных, приходилось часто бывать в городе, и работать с подлорожденными вместе, бок о бок. Он руководил рудокопами, плавильными мастерскими, доменными процессами, кузницами. В городе и в его окрестностях все, кто имел дело с металлом — от ювелиров до тех, кто выплавлял дешевые чугунные горшки — все зависели от него, все нуждались в его советах. Как ни старался Мудрослов быть снисходительным с людьми подлого происхождения, как ни стремился изобразить искреннюю заинтересованность в их проблемах, но так и не научился преодолевать некоторого отвращения, презрения к их образу жизни, а главное — к образу мыслей. Эти люди ничего, в сущности, не умели, они не стремились получать новые знания, и — тем более — пробовать, добиваться, экспериментировать. Они знали ремесло, не больше и не меньше, любая неординарная ситуация могла стать для них неразрешимой задачей. Он и тут был терпелив. В молодости он пытался им что-то объяснять, но вскоре понял — они его не понимают, хотя и кивают головами. Не объяснять, а показывать — вот что им требуется. И он показывал. Он давал точные и готовые рецепты — в какой пропорции смешивать шихту, какого цвета должен быть огонь в доменной печи, под каким углом и с какой частотой нужно ударять по заготовке молотом, сколько флюса требуется засыпать в тигель. И не мог не презирать их за это.
