Марина Дяченко - У зла нет власти
Максимилиан помолчал, глядя на крепостную стену. Там блестела сталь, время от времени начальственно взревывала труба.
– Там люди принца-деспота.
– На изнанке?
– На стене… Все можно, конечно. Можно поскользнуться на гнилой сливе и шею сломать.
– Тускло, серо и запутанно, – я поежилась. – Противненькое место для прогулок.
Максимилиан вертел в руках книгу. При солнечном свете она выглядела еще более нелепо: из нее торчали перья и неопрятные куски пакли, зато корешок теперь горделиво поблескивал золотом: «Чердак мира. 9861 год». Я вспомнила, как много нитей тянулось к этой книге на изнанке – и старых, и новых, и прямых, и запутанных.
– Это книга-оборотень, – сказал Максимилиан. – Я видел одну такую, давным-давно, у своего деда. Это был томик романтических стихов, который превращался в лекарский справочник с картинками. На месте поэмы «Томление страсти» появлялся трактат о кровавом поносе.
– Какая гадость, – сказала я.
– Ну да. Мой дед был тем еще некромантом… А эта книга давно испортилась. Не понимаю, зачем Оберон ее хранил.
– Люди хранят вещи, которые им дороги.
– Ну да, – он кисло поморщился. – «Музей Того, что Следует Помнить»… Сборище хлама.
Я неожиданно с ним согласилась. Купол Храма-Музея горел на солнце; уж сколько там хранилось ценных незабываемых вещей, и ни одна из них не помешала всем забыть Оберона.
– Все не так плохо, – я старалась не терять оптимизма. – Теперь у нас есть нитка.
– Ага, – Максимилиан поморщился еще кислее. – Будь у нас месячишко-другой в запасе, я сказал бы, что дело сделано.
Я покосилась на некроманта. Он криво улыбался.
– Тогда давай не терять времени, – предложила я.
Будто подтверждая мои слова, на стене пропела труба – на этот раз мелодично и властно.
– Пошли, – я соскочила с подоконника. – Только, прошу тебя… Пока я буду говорить с Гарольдом – не попадайся ему на глаза.
* * *– Где тебя носит? – Гарольд не был злым. Просто смертельно усталым и, как мне показалось, равнодушным. Даже разговаривая, он не смотрел на меня – вокруг было множество предметов, занимавших его внимание.
– Я летала смотреть на Саранчу.
– Посмотрела?
– Гарольд…
– Нет времени для разговоров. Если решишь уходить к себе – я тебе слова не скажу. Если будешь биться – готовься. Мы наполняем бочки смолой, их придется поджигать на лету.
– Хорошо.
– Ты умеешь укреплять стены? Щиты?
– Мне не приходилось…
– Лечить-то ты точно умеешь. За тяжелые раны не браться, только легкие – так, чтобы воин мог сразу вернуться в строй.
– А тяжелораненые пусть погибают? – не удержалась я.
Гарольд наконец-то обратил на меня взгляд.
Мы разговаривали перед воротами замка; на восток, вдоль берега, уходил последний караван беженцев. Уезжали женщины и дети. Я узнала мать Гарольда, она подсаживала на повозку каких-то рыдающих девочек. Потом наклонилась, чтобы подсадить мальчика – я узнала маленького Елена. Теперь он одет был просто, как все дети, меча при нем не было, но, когда бабушка попыталась водворить его на телегу, Елен вырвался и кинулся к отцу.
– Оставь меня! Я буду сражаться!
Канцлер, будто не слыша его, бубнил про морской путь, который, мол, легче и дешевле; седоусый и сгорбленный начальник стражи велел ему заткнуться. Высокая женщина в темном платке догнала мальчика и схватила его под мышку; я с трудом узнала жену Гарольда, которую видела всего несколько раз. Что-то втолковывая на ходу, женщина несла сына обратно к повозке; Гарольд посмотрел на них – и потом на меня. В свете полуденного солнца лицо его казалось серым.
Мы все погибнем, говорили его ввалившиеся воспаленные глаза. Но мы будем сражаться до последнего.
Я потупилась. Может быть, в глубине души Гарольд надеялся, что кто-то потом напишет об этом сражении героическую песню; он не знал того, что знала я. После поражения некому будет петь. Королевства не станет.
– Хорошо, я буду лечить, – еле слышно согласилась я.
– Постарайся вспомнить все, что знаешь и умеешь, и хорошо отдохнуть. Они будут тут послезавтра с рассветом.
– Гарольд…
– Что?
– Ты когда-нибудь видел эту книгу?
Вокруг толпились посыльные, каждый со своим срочным делом, грохотал наспех склепанными латами начальник ополченцев, расталкивал всех комендант. Караван тем временем тронулся. У Гарольда не было ни секунды, чтобы попрощаться со своей семьей, а я совала ему под нос уродливую книжонку, при свете дня совершенно невзрачную. Стоило ли удивляться, что он с раздражением оттолкнул мою руку?
– Хватит. Хватит докучать мне глупостями!
И, отстранив плечом ополченца, зашагал к каравану.
Свита побежала за ним. Я осталась стоять, опираясь на посох. Мимо проплывали повозки, рядом шли мужчины, самые храбрые пытались шутить. Я видела, как Гарольд догнал повозку, на которой ехали его родные, как обнял жену и мать. Сын бросился ему на шею, а дальше их заслонила от меня толпа.
В тени опрокинутой, лишенной колес телеги меня ждал некромант – черный на черной земле, скрючившийся по-птичьи. Не говоря ни слова, я вскарабкалась на пыльный валун. Максимилиан поднялся. Наши ладони соприкоснулись.
– Все имеет изнанку…
Я увидела, как его лицо превратилось в мое, и шагнула вперед.
На изнанке воняло. Туман стоял по пояс, в сплетении цветных волокон шли люди, и удивительно было, как у них не спутываются ноги. Нитки между уходящими и остающимися рвались с треском. Звук был негромкий, но от него хотелось зажать уши.
От книги в моей руке по-прежнему тянулась красная нить. Мы с Максимилианом уцепились за нее одновременно; нитка провела нас несколько шагов по направлению к замку и снова пропала в общем клубке, и выдернуть ее оттуда никак не получалось.
Я зацепилась ногой за какую-то петлю и упала в туман. Поднялась, отряхиваясь, пытаясь отдышаться. Люди на изнанке были изможденные, белые, они шли, будто не замечая меня. В какой-то момент мне показалось, что они мертвые – ходячие мертвецы…
– Выходим, – сказал Максимилиан, и я была ему благодарна. Секунда – мы снова стояли под солнцем, грохотали в отдалении колеса, кричали люди, плакал ребенок…
– Лена!
Я обернулась. Принц Александр, которого все Королевство считало сыном Оберона, тоже изменился и постарел.
– Ваше высочество, – я поклонилась.
– Кто это с тобой? Некромант?!
Максимилиан криво улыбнулся:
– Доброе утро, принц.
Я торопливо встала между ними. Не хватало еще здесь выяснять отношения.
– Ваше высочество, – я смотрела принцу в глаза, – принцесса Эльвира уехала?
Принц посмотрел мне за спину. Я обернулась. Рядом с Максимилианом стояла принцесса, на ней было ярко-бирюзовое, кружевное, вызывающе праздничное платье.