Варя Медная - Суженый
— От тебя так вкусно пахнет.
Сказала и тут же засмущалась, но это была правда: от него веяло свежестью, а ещё чуточку теплым молоком — так пахнет от малышей — и чем‑то цветочным.
— Новая оболочка, с ними всегда так, — пояснил он.
— Дай нам тоже его обнять! — возмутилась мадам Гортензия, и они с Эмилией, раскрыв объятия кинулись к нам. Магнус прыгнул сверху.
Началась куча — мала, со всех сторон неслись возгласы, смех, ифрита поздравляли с выздоровлением, хлопали по плечу, целовали в обе щеки (ох, как я завидовала мадам Гортензии и Эмилии в этот момент!).
— Не давите на него, — покрикивал Магнус. — Парень еле — еле выкарабкался не для того, чтобы его тут же задушили.
— Иди сюда, ворчун! — рассмеялась Эмилия и сдернула его за лапку вниз, приобщив к коллективным объятиям.
Внезапно я заметила, что Озриэль морщится.
— Что? Что случилось? — забеспокоилась я. — Только не говори, что новая оболочка не подошла и сейчас лопнет прямо на тебе!
Он хохотнул и тут же подавил гримасу боли.
— Не волнуйся, с ней всё в порядке, просто пока не привык. Это из‑за ожогов. Они остались под ней… Больно, — признался он. — Очень.
— Ой, — сказала Эмилия и осторожно убрала руки, боясь причинить лишнее страдание.
— Что же ты раньше не сказал! Нет, это я виновата, совсем забыла. — Порывшись в кармане, я выудила каплевидный флакон и протянула ему. — Вот, пей, это поможет.
Надо отдать ему должное, Озриэль сперва послушно выпил, а потом спросил, что было внутри. Из него получится отличный муж.
— Лекарство от госпожи Остиопатры.
Он изумленно уставился на меня, но спросить ничего не успел: зелье приступило к работе. Под кожей начали поочередно загораться синие искристые веточки. Озриэль вытянул кулак, наблюдая, как они вспыхивают и гаснут, поднимаясь от кончиков пальцев. Зелье бежало по жилам и каждой клеточке тела, заживляя, сращивая, успокаивая. Когда оно добралось до сердца, всё тело на миг вспыхнуло синей паутиной и снова стало прежним
.
Озриэль издал стон облегчения.
— Так гораздо лучшеi Так ба была здесь?
— Не просто была, она‑то и передала оболочку.
— Давай с самого начала, — попросила Эмилия и удобно устроилась на соломе, приготовившись слушать.
Удовлетворить её просьбу немедленно не получилось: Зол Свирепый, справедливо рассудив, что опасность миновала, указал на выход.
— В свою камеру, принцесса.
— Да — да, сейчас, — я повернулась к Озриэлю, заправила ему локон за ухо и вложила во взгляд всю нежность и безумную радость, которые меня сейчас переполняли.
Он прижал мою руку к щеке, отчего угомонившиеся было бабочки снова затрепетали в животе.
Проходя мимо великана, я остановилась и подняла голову.
— Спасибо.
Он встретил это каменным лицом — маневр, который отныне не мог меня обмануть. Правда «спасибо» от мадам он не смог проигнорировать так же стойко: лицо пошло пятнами. Казалось, ещё чуть — чуть, и он бухнется перед ней на колени, как перед мадам Лилит возле фонтана, и принесет присягу верности. Великан‑таки сдержался.
Когда он ушёл, я рассказала друзьям всё по порядку.
— То есть бабушка Озриэля устроила мадам Лилит сюрприз, явившись вместо Ореста? — переспросила Эмилия. — Я всё правильно поняла?
— Ага, а та не сразу распознала подмену и не успела принять меры. Не знаю, на какие точки нажала госпожа Остиопатра, но мадам Лилит выглядела не слишком‑то счастливой.
— Знаете, я уже хочу познакомиться с этой леди! — заявила мадам и встряхнула кудряшками.
— Надеюсь, ба на тебя не кричала или вроде того? — нервно спросил Озриэль.
— Ничуть не бывало, — успокоила я. — Скажу больше: кажется, мы с ней нашли общий язык.
— Эй, народ, — позвал Магнус, осторожно отгибая края свертка — кажется, тут что‑то ещё шебуршится…
Только тогда я вспомнила последние слова ифритки — о том, что внутри есть кое‑что и для меня.
— Не трогай, Магнус! — воскликнула я и вскочила на ноги. — Это может быть…
Последний краешек отогнулся сам собой, отryда вылетел красно — золотой вихрь, подхватил опешившего паука и поднял к потолку.
— …опасно, — докончила я, глядя на Магнуса, растерянно бегающего по бархатной подушке и, не удержавшись, расхохоталась.
— Не вижу ничего смешного, Оливия, — сердито заметил паук.
— Кто‑нибудь, снимите меня отсюда.
— Прости, — повинилась я и бросила на Озриэля вопросительный взгляд.
Ифрит сидел с раскрытым от удивления ртом.
Опомнившись, приказал:
— Вниз!
Подушка повиновалась так резво, что Магнус заверещал, вцепившись в неё всеми лапками. Но приземление вышло мягким. Едва она коснулась пола, паук спрыгнул и поспешил прочь. Озриэль подошёл, нагнулся и поднял подушку.
— Это ещё что? — спросила Уинни, приблизившись к прутьям и с интересом вглядываясь в диковинку.
— Волшебная подушка Озриэля, — пояснила я. — Ему подарила бабушка.
— Нет, — неожиданно возразил ифрит и повернул её боком. — Это твоя подушка, Ливи.
На алом бархате вилось моё имя, вышитое золотыми нитками и украшенное переливающимися вензелями и завитушками.
— Что это значит? — удивилась я. Озриэль ответил не менее ошарашенным, но счастливым взглядом.
— От бабушки это всё равно что: «Добро пожаловать в семью!». А ещё это значит, что я свободен от магического обета не жениться на принцессе.
Я застыла, потрясенная.
Внезапно в конце тюремного прохода раздался шорох, и любезный голос произнес:
— Не хочу прерывать вашу милую семейную сцену, но у меня ещё полно работы, а дело не ждет.
Мы одновременно повернули головы в ту сторону. В темноте зажегся красный огонёк.
Глава 10
Про вещи, которые нужно сделать, даже если весь остальной мир против
В кабинет вошла коробка, из‑под которой торчали ноги Хоррибла. Слуга водрузил её прямо поверх писем и документов, лучась от довольства.
— Вот, ваш заказ.
Якул удивленно воззрился на надпись на упаковке.
— Я заказывал чайный сервиз?
— Нет, там то, о чем вы просили. — Слуга приподнял крышку и бережно развернул упаковку. Якул вскинул глаза.
— Ты издеваешься?
— Вы сами хотели что‑нибудь простое и надежное. Это отвечает обоим условиям. К тому же, вещь проверенная, издревле используется в делах магического слежения.
По мнению Якула, тарелка с аляповатым ободком в виде вишенок никак не подпадала под определение надежной в таких делах, вот простой — да. Поставь такую в буфет — не отличишь от остальной посуды.
