Варя Медная - Суженый
Обычно друзья негромко переговаривались, но на этот раз голосов не было слышно. Почему они молчат? Тут послышался звук, похожий на всхлип, и снова всё стихло. Я замерла, пронзенная ужасным подозрением, а потом побежала вниз, оступаясь и поскальзываясь на лестнице. Раз или два прищемила подол и услышала треск разрываемой ткани, но не остановилась, торопясь дальше. Сердце громко колотилось и чуть не выпрыгивало из груди при мысли о том, что я могла опоздать.
— Ливи! — закричала бледная, как полотно, Эмилия.
Я ринулась по проходу, дергая непослушными пальцами бечевку на свертке. Из‑за сильной дрожи они всё время соскальзывали. Хотела спросить, как Озриэль, но губы не слушались.
Тишина! Почему такая страшная тишина?
Она растянулась на целую вечность, в течение которой я слышала лишь своё захлебывающееся дыхание и гулкие удары подошв о каменный пол. Наконец я остановилась напротив камеры, не в силах пошевелиться, и сердце пропустило удар. Опоздала. А потом от горы одеял раздался хриплый вздох, и я судорожно прижала ладонь ко рту. Жив!
— Ему гораздо хуже, Ливи, — взволнованно сказала Эмилия.
Я быстро сунула сверток мадам Гортензии.
— Скорее, оболочка внутри.
Гномка в два счета справилась с тесемками и принялась разворачивать пергамент — ей активно помогал Магнус. Я обернулась к великану.
— Пожалуйста, откройте камеру! Позвольте быть сейчас с ним, всего на пару минут, прошу!
Во рту появился соленый привкус, платье на груди всё вымокло, и только тогда я поняла, что слезы градом катятся по щекам.
Эол Свирепый молча отодвинул меня, одним точно выверенным движением открыл замок и отступил на шаг.
— Спасибо!
Друзья уже достали оболочку. Она чем‑то напоминала маскарадный костюм, но при этом совсем не походила на снятую кожу. Тихо мерцая в полутьме темницы, она виделась нечетко, контуры расплывались, как будто оболочка ещё не определилась с окончательной формой. Гномка встряхнула её, как рубаху после стирки, и указала подбородком на одеяла:
— Уберите их.
Мы с Эмилией бросились высвобождать Озриэля из вороха, скидывая покрывала прямо на пол, но когда я потянулась, чтобы приподнять последнее, раздался стон и хриплое:
— Нет… сам…
— Озриэль, ты слишком слаб, а сейчас каждая секунда на счету.
— Сам… — упрямо повторил он.
— Надо придумать новую поговорку: «упрямый, как ифрит», — проворчал Магнус.
Я закусила губу, но спорить не стала и аккуратно просунула оболочку под одеяло. Озриэль забрал её и принялся возиться, кряхтя и сдерживая болезненные стоны. От каждого я дергалась и крепче сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Временами он останавливался, чтобы перевести дух.
Мы окружили постель: Эмилия сцепила пальцы в замок, мадам Гортензия прижала сложенные лодочкой ладони к губам, Магнус нервно переступал с лапки на лапку, а я беспрестанно теребила рукав.
— Дайте ему воздуха, — раздался за нашими спинами голос Уинни. — Задушите его своей тревогой.
— Она права. — Я сделала шаг назад, остальные последовали примеру.
В этот момент Озриэль перестал возиться.
— Что такое? — вскинулась я и собралась, несмотря на запрет, отбросить одеяло, но тут оно само отлетело к противоположной стене, и мы зажмурились, потому что смотреть на такое сияние привыкшими к полутьме глазами было невыносимо.
Озриэль медленно осторожно поднялся на ноги. Он значительно уменьшился в росте, хотя всё ещё был гораздо выше, чем раньше, и держался неуверенно, словно стоял, согнувшись в три погибели, а не выпрямив плечи. Наверное, прилаживание оболочки ещё не закончилось, и он боялся порвать её неосторожным движением. Ифрит вышел на середину камеры, запрокинул голову, широко распростер руки и прикрыл глаза.
Мы проводили его завороженными взглядами. Он был похож на себя прежнего, если не считать исходившего от тела сияния и размытых контуров. Они подрагивали и расплывались, но с каждой секундой становились всё более четкими, приближаясь к телу. Вокруг парила и вихрилась искрящаяся взвесь, постепенно оседая на его кожу, вплавляясь в неё. Отблеск зеленоватого свечения падал на лица Эмилии и мадам, плясал в медной бороде Эола Свирепого, замершего на пороге. Через несколько минут всё закончилось, и сияние погасло. Озриэль коротко выдохнул, открыл глаза и обвел нас взглядом, остановив его на мне. На губах заиграла робкая улыбка.
— Только мне показалось, что наш ифрит похож на фею? — осведомился Магнус в наступившей тишине.
Я прочистила горло:
— Всё?
— Всё, — смущенно подтвердил Озриэль.
Я с радостным воплем подбежала и запрыгнула на него, обвив руками и ногами, тесно прижалась и зажмурилась от счастья. Он так же крепко стиснул меня в объятиях, и на несколько сладостных мгновений остальной мир перестал существовать: в животе порхали бабочки, я слышала только биение наших сердец, моё торопливое и его с замираниями. Озриэль осторожно гладил меня по голове и шептал какие‑то нежности на смеси нашего языка и ифритского, зарывшись в волосы. А ещё слегка убаюкивал, потому что я всхлипывала, плача и смеясь одновременно.
Наконец я чуть отстранилась и взглянула ему в глаза, провела ладонью по лицу, локонам. Он тоже смотрел на меня — так, словно видел впервые, тем восторженным взглядом, каким только влюбленные умеют смотреть. Нежно провел согнутым пальцем по щеке, снимая слезинку, обрисовал скулу, провел по губам, отчего они тут же стали горячими, и хрипло сказал:
— Ты такая красивая, Ливи, самая красивая на свете.
Я шмыгнула и рассмеялась, вытирая тыльной стороной ладони нос.
— Неправда, я вся зареванная.
— Самая красивая, — повторил он, не отрывая взгляда от моих губ, — как 6ы я хотел сейчас тебя поцеловать.
— А я — тебя, просто до смерти хотела бы…
— А после этого…
— Я тоже об этом подумала!
— Мы вам не мешаем? — кашлянул Магнус. — А то можем попроситься пока на чай к мадам Лилит. Жарковато тут стало.
Я обернулась и увидела, что рты друзей растянуты в улыбках до ушей. Даже Эолу Свирепому не удалось сохранить безразличное выражение. Мадам и Эмилия стояли, обнявшись и синхронно промакивая глаза подолами. Магнус, несмотря на саркастический тон, часто — часто моргал, и бусины глаз подозрительно блестели.
— Не обращайте внимания, соринка в глаз попала…
— Во все четыре пары? — уточнила Уинни.
Паук не удостоил её ответом.
Я снова повернулась к Озриэлю, всей душой стремясь растянуть это мгновение, и уткнулась носом ему в плечо.
— От тебя так вкусно пахнет.
