Убить Ланселота - Басирин Андрей

Гури сидел тихо как мышка. О том, чтобы вернуться в трактир, не могло быть и речи.

– Зверева труха, – выругался он. – Ленивое мужичье!

Он юркнул в конюшню и закрыл дверь. Сердце колотилось. Сорвав с себя испоганенный камзол, Гури бросил его на землю.

– Бог мой! В чем я теперь покажусь во дворце?

Штаны вымокли и липли к телу. Рубашка воняла. Лошади в стойлах насмешливо глядели на донжуана. Оставалось одно: прокрасться к черному ходу и сдаться на милость Горацио. Скоро приедет карета, тут уж не до церемоний.

Взгляд Гури упал на обломок лестницы, лежащий на земле. Донжуан похолодел: дерево было подпилено.

– Зверь побери! Так, значит…

Холодная сталь уперлась между лопаток охотника на чудищ.

– Не двигайся, Гури, стой смирно. Вот так, хорошо… Молодец.

Хоакин перехватил шпагу в левую руку и высморкался. Ему совсем не улыбалось чихнуть в неподходящий момент.

– Кто вы? – дрожащим голосом спросил Гури.

– Неважно, Гури. Где письмо?

– Ка-акое письмо?

– То самое. Рекомендательное, от бургомистра.

– В ка-амзоле.

– Достань, пожалуйста. И без фокусов, прошу. А то зарежу.

Пальцы короля без королевства дрожали. Он вытащил из кармана плотный бумажный пакет и принялся вертеть в руках, не зная, что дальше.

– Положи на ведро, – подсказал Хоакин. – Вот так, спасибо. А теперь вытяни руки. Не бойся, ничего плохого не случится.

Гури повиновался. Истессо обмотал его запястья веревкой, а из носового платка сделал кляп.

– Вот и все. Посидишь в конюшне. Самое тебе место, Гури.

Пленник замычал и жалобно выпучил глаза. В душеХоакина шевельнулось нечто вроде сочувствия к побежденному. Среди стрелков было много людей, подобных Гури, а Истессо с ними вполне ладил. Предатель Реми тоже из той породы, напомнил он себе. Сейчас не время для сантиментов.

Дверь заскрипела. Полоска радужного сияния расширилась. В ночном небе бушевала Аврора Колоратуро, и ее отблески падали на лицо связанного Гури.

– Господин Хоакин? – позвал тревожный девичий голос – Вы здесь, господин Хоакин?

– Кто это?

Летиция проскользнула в конюшню.

– Ох! Это я, Хоакин. Ваша фея сказала, что вы вызвали Гури на дуэль. Я так испугалась! Я и думать не могла, что вы воспримете мои слова всерьез.

– А вы разве пошутили?

– Да. То есть… То есть да, конечно! Неужели вы могли подумать, что я толкаю вас на убийство?

Летиция только сейчас заметила связанного Гури. Неудачливый воздыхатель отчаянно замычал, призывая на помощь.

– Жаль, – промолвил стрелок. – Это решило бы некоторые вопросы. Дело в том, что мне нужна ваша помощь. И это не шутка.

– Помощь? Что я должна сделать?

По мостовой зацокали копыта. Прогрохотала карета, въезжая во двор «Свинцовой Чушки». Та самая, из дворца.

– Мне надо встретиться с шарлатаном.

Девушка ахнула.

– Хозяин! – донеслось снаружи. – Именем шарлатана! Здесь есть кто-нибудь?

Стрелок с девушкой выбежали во двор. У ворот стоял неуклюжий высокий человек в клетчатом плаще герольда. На голове его болталась квадратная шапочка скисточкой. Кисточка щекотала щеку, и великан сдувал ее, страшно гримасничая.

– Слава богу, – обрадовался он, увидев Летицию и Истессо. – Хоть кто-то появился. Вы хозяин этого заведения?

За спиной герольда фыркнула лошадь. Карета покачнулась с пружинным звоном. Кучер продолжал дремать на козлах, словно происходящее его не касалось.

Хоакин покачал головой:

– Вам нужен Горацио Кантабиле. Позвать?

Подслеповато щурясь, чиновник заглянул в лицо Хоакина. На переносице герольда краснел отпечаток от дужки очков; самих очков не было: герольд их разбил или забыл дома.

– Зверева работа, – пожаловался он. – Мне п-поручили важное дело. И вот, кажется, я его п-провалил.

– А кого вы ищете? – спросила девушка.

– Господина Гил-Ллиу, охотника на чудовищ. Извините. Я очки уронил в фонтан, а без них ни зверя не вижу.

Хоакин вопросительно посмотрел на Летицию. Та прижала палец к губам в знак молчания.

– Вы везучий человек, – сказала она.

– П-правда?

– Гури Гил-Ллиу перед вами. Вот он.

Герольд попытался снять и протереть несуществующие очки. На лице его отразилась растерянность.

– Вот документы, – пришел на помощь Хоакин. – Письмо от бургомистра.

– Да? – Лицо герольда просветлело. – Вы меня сп-пасаете. Благодарю вас, сударь. Едем немедленно!

– Хорошо. Мне надо собраться. Это быстро.

– А вы кто? – тем временем обратился герольд к девушке. – Только не говорите «нет», умоляю. Вы – Летиция Ляменто?…

– Если говорить откровенно…

– Ну слава богу. Хоть где-то я п-преуспел. – Герольд сдул со щеки кисточку. – Мое имя Антонио П-пердендози. Соблаговолите проследовать в карету, сударыня.

Он вытянулся в неуклюже-галантном жесте, открывая перед девушкой дверцу.

– Благодарю вас.

Она уселась. Стрелок вернулся из сарая с пожитками; спрятав узлы под столик, он расположился напротив своей спутницы. Для герольда места не осталось, и Антонио пришлось примоститься рядом с кучером.

– Ну поехали.

Карета сорвалась с места. Зацокали копыта по булыжнику, заскрипели рессоры.

– Как устроились? – донесся откуда-то сверху жизнерадостный голос Пердендози. – Все в порядке?

– Да! – хором отозвались пассажиры.

– Ну слава богу. Тогда вп-перед, на коронацию.

Праздник бушевал на улицах города. Его можно было сравнить с взбесившимся селевым потоком. Порой его было столько, что он захлестывал окна кареты.

Фейерверки! Анатолайские свечи! Шутихи!

Трещат! Кружатся! Проносятся с визгом!

А еще – маски, полумаски, блио, хрустальные туфельки (на самом деле – меховые, но тсс!). Шелка и муслин, бархат и парча.

Песни, музыка, взрывы смеха.

– Вот это да! – Девушка приникла к окну. – Настоящий праздник. Какой вы счастливый, Хоакин, живете в таком городе. А я – в монастырской глуши прозябаю.

– На самом деле все не так, Летиция, – вздохнул стрелок. – Я тоже живу в захолустье. Деревуд. Слышали когда-нибудь?

Ленты серпантина то и дело пересекали путь кареты. Цокот копыт мешался с нестройными звуками рожка; напоенный ароматами лилий и жареного мяса ветерок врывался в окно.

– Деревуд? Мы проезжали его. Кстати, почему вы зовете меня Летицией?

– То есть?

– Я Лиза. Лиза Фуоко.

– А Летиция кто?

– Летиция – это старшая жрица, моя наставница. Вы ее видели.

– Видел…

– Она – лучшая жертвенная дева на всем Терроксе. Я перед ней преклоняюсь, честно! Когда матери Летиции было столько же, сколько мне, ее уже приглашали на жертвоприношения. Например, шахинпадский падишах.

Шум праздника за окном на мгновение стих. Стал слышен голос кучера, напевавшего:

– И что?

– Не сложилось. Наложницы приревновали. Но мать Ляменто не сдавалась. Она у нас знаете какая? Ух! – Девушка потрясла в воздухе сжатым кулачком. Глаза ее горели воодушевлением. – Она продолжала тренироваться. О ее занятиях ходили легенды.

– Тренироваться? В чем же вы можете тренироваться?

– Декламация скорбных од. Проклятия и жалобы на двенадцати языках. Сто пятьдесят шесть положений тела, знаменующих скорбь и печаль. Чудище же надо чем-то занять, пока оно плотоядно облизывается. – Фуоко вздохнула. – Мне до нее далеко… Я знаю лишь семьдесят позиций.

Карета свернула в темный переулок. От «Свинцовой Чушки» до Бахамотовой Пустоши было рукой подать, но дорога заняла около часа. Антонио выполнял несколько поручений одновременно, и путь кареты по городу напоминал шарлатанов вензель.

– К сорока шести ей стало потяжелее. Суставы не те, связанной долго не пролежишь… Был шанс, когда заболела графиня Исамродская, но не вышло. Мерзавка выздоровела, а госпожу настоятельницу прогнали вон.