Андрей Валентинов - Рубеж
Кладет знамение сотник щепотью окровавленной.
Смотрит, как крестный ход к воротам подходит.
Открыть! открыть владыке! православным отворить!
Дернулся было — и словно кинжал турецкий под ребро ткнулся: было ведь уже! Спешил ворота отворять Свербигузу с Бульбенкой! А оказалось: мара, обман чаклунский; спасибо ведьме — глаза раскрыла, отвела колдовское наваждение. Как говорится, клин клином. Только… а вдруг правда?! где она, правда?!
Где?!
Всякого сотник Логин насмотреться успел — и змиев огнедышащих, и чорта с кулеметом, и иного непотребства в достатке. А тут ведь слуги господни, не пекельные чудеса! Не поднимется рука в митрополита стрелять! отсохнет! Да пусть и не во владыку, в старца Божьего, пусть в чернеца наипоследнего — все едино ведь! Смертный грех — монасей из рушницы, грех и святотатство!..
Что делать?!
Что?!
Так и стоял сотник у бойницы. Раз за разом крест на себя клал, думы тяжкие вьюнами заплетал. Чуял: башка навроде бонбы Громовой, того и гляди осколками брызнет! А решиться ни на что не мог. Стоял и смотрел.
И остальные смотрели. Не стреляли.
Даже чортяка не палил: то ли кулемет заело, то ли заряды в ленте Кончились, то ли славы Господней испугался… а вернее всего — без толку ему теперь палить было.
Крестный ход у самых ворот, скрыла их стена.
А псалом все звучит хором ангельским, и глас гневный все с неба валится. Только слов не разобрать отчего-то, и веет от голоса жутью смертной, до самых костей сквозняком пробирает. Вот и хохот бесовский прорвался, визг, копытца топочут… А у ворот, у ворот-то! Да что ж вы творите-то, слуги Господни?!!
Или креста нет на вас, ироды окаянные?!
Чернецы, молодецки крякая, вовсю лупили в ворота трехсаженным распятием. Отходили на шаг, примеривались и, по команде владыки, с уханьем вновь ударяли в тяжелые створки. Головой распятого Спасителя били, еретики! Вон уж у Него и кровь на маковке выступила, окрасила спутанные волосы, венец терновый, дерево креста…
«Да они никак живого человека распяли!» — дошло вдруг до сотника Логина!
Фузея едва ли не сама прыгнула в руки.
Только жид с другой стороны галереи первым поспел: хлестнул выстрел, за ним второй, третий — и вот уже валится на доски моста митрополит со лбом прошибленным. Глядит Логин и глазам своим не верит: сквозь ризу, серебром шитую, доспех лыцарский проступает, а в руке у владыки — уж не крыж пастыря, а меч длинный да узкий, с рукоятью в завитушках.
Обман! Заморочили, богохульники!
Бабахнула фузея — и в ответ у стены дареные бонбы рваться начали. Видать, и москаль опомнился!
Тут уж ход не ход, личина не личина — со всех ног обманщики побежали к табору. Вот и трубы голос подали. Неужели отход трубят?! Отступают басурманы!
…отбились?!
Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи
Сплю.
Вижу сон.
Бегут красивые люди. Батька играется детской трещоткой-поветрухой. Ирина Логиновна Загаржецка хочет палить из пузатой гарматы. Добрый дядька боится в подвале. Злая-добрая тетка переплевывается с кем-то ядовитыми закорлючками. Братик чинит цацки — чтоб пуще бахали.
Всем весело.
Хороший сон. Не бойся, добрый дядька. Не бойся, братик. Я вас спасу.
Нет, молчат они. Нет, это мы тебя спасем.
Дурной сон. Плохой. Уходи.
Сам уходи, смеется дурной сон.
Ухожу.
Иду по дороге. Через пленочки, насквозь. По всей дороге — костры. В кострах горят маленькие хлопчики. Горят, кричат; просят дать им смыслу. Одну и ту же. Потом маленькие хлопчики выбегают из костров. Они теперь большие, сильные. Убивают, кого хотят.
Молодцы.
А в больших-сильных, на самом донышке, все кричат — не докричатся маленькие хлопчики.
Они не хотят стать бабочками.
Они плачут. А потом ложатся на бочок. Засыпают.
Совсем.
Мой костер ждет впереди. Он самый красивый. Радужный. «Ты только попроси, — машет крылышками розовая бабочка. — Ты только попроси правильно, хорошо?»
Ладно, отвечаю я. Попрошу. Правильно.
И тогда у меня будет шелковый сачок. Сачок и иголки. Чтобы собрать коллекцию бабочек.
А розовой я оторву крылышки.
Логин Загаржецкий, сотник валковский
…Устало привалился к горячим закопченным камням стены. Вытер лоб. С тупым изумлением уставился на багрово-черный след поперек ладони. Ранили, что ли? Да нет вроде.
А остальные как? — встрепенулся.
— Мыкола!
— Га?
— Живой?
— Та живой, что мне сделается… Тут другая беда: в пороховнице дуля вприсядку скачет! Чем отбиваться, коли снова сунутся?
— Кулаками! Впервой, что ли?! — сотник понимал, что без пороха и пуль кулаками сподручно только в пекло дорожку пробить. Но говорить об этом вслух было никак нельзя. — Чумак, ты где?!
— Туточки я, пан сотник! — перед глазами возникла чумазая от пороховой гари рожа.
— Заряжай зброю. Пороха-то хоть жменька осталась?
— Пол-жменьки, пан сотник…
— Все одно заряжай. Гей, Петро!
— Ну? — хрипло каркнуло с другого конца галереи.
— Ранили его, пан Загаржецкий! — немедленно пояснил голос Юдки, картавя больше обычного. — Как вы полагаете, сойдет кошерный лоскут от моего лапсердака православному черкасу на перевязку? А то я завязал, а теперь переживаю…
Это жид правильно встрял. От Петра ведь слова не дождешься.
— А ты там как? — помимо воли вырвалось у сотника.
— А что честному жиду во вред, не сглазить бы? Я ж обрезанный, а по второму разу, сами знаете… хоть креститься, хоть это самое — грех великий!.. да и больно…
— Шмалько!
— Да здесь мы, здесь! — ответили почему-то не с башни, а от входа в замок.
Логин глянул — и обнаружил есаула в компании чорта: оба как раз выкатывали из башенного входа кулемет.
— Куда махинию тянете?! — рявкнул сотник. — Почему без приказу?! — Зарядов с гулькин хрен осталось, — скучно пояснил Шмалько, усаживаясь прямо на ступеньки рядом с кулеметом. Рыла обоих с дружным неодобрением уставились на закрытые ворота. — Все одно, ежели опять полезут, створки вышибут к бесовой матери. А отсюда, в упор — больше положим.
— Ладно, — махнул рукой Логин, признавая правоту есаула.
Шмалько отцепил от пояса филижанку, глотнул, крякнул. Подумал чуток — и протянул филижанку присевшему рядом на корточки чорту. Тот отказываться не стал, хлебнул в свою очередь, с благодарным кивком вернул есаулу угощенье и убрел себе в замок. Вернулся чорт быстро, держа в разнопалых руках длиннющий протазан.
Явно старинной работы.
Это он правильно. Видать, хотел вилы-тройчатки сыскать — да не нашлось у лыцарей вил.
— Батько! У тебя кровь! Тебя ранили?!
Яринка! И когда только на галерею взобраться успела, стрекоза хромая?
