Карина Демина - Семь минут до весны (СИ)
— Вижу, — Видгар сделал глубокий вдох. — В ваших отношениях с супругой наметился некоторый… прогресс.
Настроение сразу испортилось.
— Не та тема, которую я готов обсуждать.
— Не злитесь, — миролюбиво произнес Видгар. — Считайте, что я рад за вас…
— Даже так?
— Лучше, когда у ребенка нормальная семья, а не формальная.
С этой точки зрения Райдо проблему не рассматривал. Он вообще не рассматривал эту проблему, да и проблемой-то ее не считал.
— И еще, — Видгар посадил малышку на сгиб руки. — Я думал над тем, что вы рассказали. И пришел к выводу, что ваша альва — ключ ко всему.
— Именно, что моя.
— Помилуйте, я точно на нее не претендую. Не те годы. А денег у меня и своих хватает… этот клад… он опасен тем, что вещички будут слишком уж приметные… ну да не о том ведь речь. Вы не можете не понимать, что Ийлэ ему нужна. Вы пытаетесь защитить, но…
— Что предлагаете?
— Немного… развить вашу авантюру.
— Ийлэ…
— Не пострадает. Она как таковая не нужна… нужно намерение, — Видгар пощекотал малышку под подбородком и та рассмеялась. — Очевидное намерение… и немного денег, которые, скажем, я готов буду заплатить за свою внучку.
Глава 20
Ийлэ проснулась.
Встала. Умылась. Оделась. И серое ее платье с двумя десятками пуговиц представлялось Райдо броней. Мягкой, шерстяной, но удивительно прочной.
— Доброе утро, — он улыбнулся, надеясь, что на улыбку она ответит.
Кивнула.
И отвернулась:
— Тебе… не следовало вставать.
— Не следовало, — согласился Райдо. — Но я не хотел мешать. Ты так спала…
— Ты меня презираешь?
Ее не хватило на то, чтобы прятаться долго. И хорошо, потому что Райдо не был настроен играть в прятки.
— Я тебя люблю, — он подхватил эту упрямую женщину и поцеловал в нос.
— Это… это неправильно.
— Почему?
Нос она сморщила. И крепко задумалась над вопросом, ответ на который Райдо и сам не отказался бы получить.
— Не знаю, — сдалась Ийлэ и отвернулась. — Просто неправильно и… все это как-то неправильно с самого начала! Ты должен был меня ненавидеть…
— Как и ты меня.
— Я тебя и ненавидела.
— Значит, недостаточно ненавидела.
— А вообще возможно ненавидеть достаточно? — она склонила голову набок. Бледная шея, острые ключицы и тенью между ними — жемчужина-подвеска.
— Смотря чего достаточно.
А платье жесткое.
Райдо не помнит, чтобы покупал такое. Серое. Скучное. И плотное шитье нисколько его не преображает, напротив, платье странным образом выглядит еще более уродливым.
Ей не к лицу серый.
И слезы, которых, впрочем нет.
Прикушенная губа. Взгляд мимо Райдо. О чем она думает? Наверняка о чем-то важном, если забыла и о Райдо, и о причине этого разговора. Стоит, вцепилась в пуговицу на рукаве, то крутит, то поглаживает, того и гляди оторвет.
Оторвала.
И мелкая пуговка, обтянутая той же серой тканью, упала на пол. Ийлэ наклонилась, чтобы поднять, и Райдо наклонился, и лбы соприкоснулись.
— Я все равно тебя люблю, — он произнес это тихо, шепотом, но Ийлэ услышала.
Услышала.
И робко улыбнулась.
Поверила ли?
Хорошо бы… а если нет, то позже у Райдо будет время рассказать ей, доказать… правда, он не представляет, как именно доказывают подобные вещи, но постарается.
На худой конец, у младшенького спросит. Тот, небось, с женщинами всегда ладил.
— Вот, — Райдо протянул пуговицу, которая на его ладони гляделась совсем уж крошечной, с горошину.
— Спасибо… знаешь, раньше… давно, в той моей первой жизни, я ждала весну. Зимой все время спать хотелось. Даже когда солнце… и отец говорил, что это нормально, что я просто маленькая, поэтому более чувствительная… зимой холодно. И тоскливо очень. И я весну ждала. Брала календарь и зачеркивала дни. Один за другим.
Она коснулась пуговицы осторожно, точно опасаясь, что та рассыплется от легкого этого прикосновения.
— Сначала казалось, что этих дней много… так много, что весна никогда не наступит. А потом вдруг оказывалось, что она уже вот-вот… и совсем рядом… и всего-то осталось, что три дня… или два… или и вовсе последний… он так долго тянулся этот последний день… я уже считала часы… и минуты… и меня не отправляли спать, но мы садились в гостиной… или играли во что-нибудь, или просто беседовали… иногда мама читала… или я… не важно, главное, что мы все ждали, когда наступит полночь.
Ийлэ все-таки взяла пуговицу.
— А в тот последний год, когда… когда еще казалось, что все наладится, часы остановились. Мы не сразу поняли… сидели и ждали, что вот-вот пробьют полночь… и ждали… а они все никак… семь минут. Бесконечные семь минут… она уже наступила, а ты и не знаешь. Бывает так.
— Бывает, — согласился Райдо. — Но ведь наступила же?
Наступила.
Где-то там, за порогом. И на треклятых яблонях вот-вот распустятся цветы, а ему, Райдо, приходится разыгрывать умирающего. Он этого цветения ждал всю зиму, оттого вдвойне обидно будет пропустить…
— Семь минут, — Ийлэ сжала пуговицу в кулаке. — Это ведь немного, да?
Райдо кивнул. Немного.
Пожалуй, что немного, только он успел усвоить, что и время имеет свою цену. И иные минуты дороже золота.
— Не убегай от меня, — попросил он. — Пожалуйста.
— Не буду.
— И платье это выбрось. Оно меня в тоску вгоняет. Тебе нужны яркие… потом, когда закончится все, мы к морю поедем, ладно? Я бы показал тебе и Город, но боюсь, тебе там будет неуютно. А море… море всем нравится. Рассказать?
— Расскажи, — легко согласилась Ийлэ.
— Море — это вода… то есть, ты конечно, знаешь, что море — это просто очень много воды, но представить ее, пока не увидишь, сложно. Оно бывает серым. Или синим. Зеленым. Даже розовым… на закате. Золотым тоже. Оно то гладкое, что атлас, то ощетинившееся, разозленное. Ветер пытается его оседлать, но с морем не так просто справится. Оно встает на дыбы… — Райдо протянул руку.
Раскрытая ладонь, пустая.
Приглашение.
И оно было принято.
— На берегу пахнет солью. И еще водорослями. Порой море отступает, и на прибрежной полосе остаются раковины, или еще морские ежи… их собирают, чтобы продать. Иногда попадаются подарки не такие интересные… я как-то дохлую рыбину нашел. Матушка не оценила, а я ведь хотел ее порадовать.
Слушает.
Полуприкрытые глаза, и бусина-пуговица, зажатая в кулаке. И Райдо спешит продолжить, боясь одного, что воспоминаний его не хватит. Сказка прервется, и его женщина, которая слишком не уверенна, что в нем, что в себе самой, вновь придумает какую-нибудь глупость.