Екатерина Горбунова - Попутный ветер
К полудню молодые люди стояли уже на подступах к Облачному пути. Веревочный мост, шириной едва ли в размер ступни крупного мужчины, а длиной, наверное, превышающий все остальные существующие мосты, соединял две скалистые вершины и тонул в низких облаках, слегка покачиваясь под порывами нескончаемого ветра. Он поскрипывал, словно вел сам с собой непонятную беседу. Над ним не летали птицы. И ни один зверь не приближался ближе, чем за три прыжка, именно на таком расстоянии заканчивались следы на песчаной тропе. Кто обслуживал мост? Какое порождение Жизнеродящей или Мракнесущего отвечало за сохранность этого пути? Мост не один век числился на картах Империи, но никто не помнил имени его создателя. Ни одно королевство не присылало сюда кураторов, чтобы оценить степень износа веревок и досок. Они словно обновлялись сами собой, или вовсе не имели срока использования.
Понимая, что с палкой в руках идти будет невозможно, путешественница подошла к самому краю вершины и выбросила деревяшку в пропасть. Она мигом стала игрушкой ветра и силы притяжения. И быстро скрылась в густом молочном тумане. Но ее мерный стук о голые скалы еще долго доносило эхо — словно сбитое страхом сердцебиение.
— Вам придется идти первой, чтобы не подстраиваться под меня. Помните, я рядом. Идти придется боком, приставляя шаги. Крепко держитесь за веревку обеими руками, не отпускайте, не оглядывайтесь, не останавливайтесь и не смотрите вниз, — проинструктировал Олаф. — Здесь может быть очень страшно.
— Не страшнее, чем моя грядущая судьба, — пробормотала девушка и отважно ступила на зыбкий путь.
— Все, что вы услышите, не на самом деле! — крикнул запоздало юноша, не будучи уверенным, однако, что его предупреждение достигло цели, потому что все звуки потонули в усилившемся суровом вое.
Олаф знал, о чем говорил. Ему довелось уже однажды переходить по этому мосту. И вторая попытка казалась после этого невозможной. Мост, словно пробудившийся зверь, поджидал свою жертву. Пугал завываниями и порывами ветра. Веревки казались гнилыми, доски редкими и непрочными. Над бесконечной пропастью восставали все призраки, которые были похоронены в зыби памяти. Они обвиняли, манили и заклинали. Проносились рядом, едва не касаясь. Разговаривали и заглядывали в глаза. Смеялись, заметив отчаяние. Казались не бесплотными духами, а живыми и наполненными чувствами. У них не было запахов. Но они довольно доступно указывали, что именно им надо. Духи хотели смерти человека, хотели впитать в себя его душу, выпить кровь и жизнь. Очень тяжело было продолжать путь, а не прервать его внезапным отчаянным полетом.
Юноша, шагнув следом за Леттой, почувствовал, как трясутся колени и потеют ладони. Он боялся, словно мальчишка. Своих воспоминаний, и тех, кто может явиться на мосту. Того, о чем эти призраки будут нашептывать. И не было уже опыта бродячей жизни, рассудительности и мудрости. Только вот это животное, всепоглощающее ожидание возможного ужаса. А ведь еще предстояло как-то исхитриться и поймать амплитуду моста, раскачивающегося под ногами впередиидущей. Олаф прикрыл глаза на миг. Судорожно вздохнул несколько раз, пытаясь сосредоточиться на мысли, что надо быть готовым кинуться на помощь, если вдруг Летта оступится, сделает неловкий шаг, или покачнется. И лишь эта единственная здравая мысль на фоне остальных заставляла продолжать через силу начатое движение.
Юноша приставлял шаг за шагом. Пытался почувствовать запахи Летты, но их или уносил ветер, или скрывал мост. А под ногами уже мерещилась водная рябь, из которой выплывали бледные лица. И над головой затянули свои песни все, кому когда-то Олаф протягивал руку помощи, но не мог помочь. Мелькала девочка, встреченная в одной рыбацкой деревне, она отнесла подаренным им сигменты отцу, а тот напился на них допьяна и в горячке выгнал кровиночку на мороз. Парил в стороне старик, выкрикивающий проклятья ему в спину, за то, что юноша оправдал его перед законниками, хотевшими увести старика в тюрьму, где тому гарантированно выдавали бы обед. И многие-многие-многие. На стороне которых была их правда, отличная от правды Олафа. Выли те, мимо которых парень проходил порой, цеплялись за руки, заглядывали в самое сердце и шептали те, мимо кого не прошел. Это было жутко. И несправедливо. Уже почти не спасало осознание, что где-то впереди Летта — еще одна, которой он вызвался помочь. Может и она, лишь порожденная мостом мистерия?
— Просто пойте, — долетели слова, принесенные случайным порывом ветра.
И лишь на краю сознания Олаф догадался, что они относятся к нему. Что они произнесены живым существом, а не несправедливым призраком, восставшим из чувства вины.
Петь? Неожиданный совет. Тем более, ни особого слуха, ни голоса у него не было. Да, и песни приходили на ум только из раннего детства. Глупо. Но юноша все же запел. Сначала себе под нос. А потом все громче и громче, дойдя до предела возможностей своей глотки. Орал, исступленно и дико. Смешил сам себя выкриками и визгом. Детские песенки закончились, но оказалось, что можно петь о том, что приходит в голову. Например, про старый мост, качающийся под ногами, про небо над головой, про туман, про ветер, подпевающий в ушах.
И призраки, испуганные таким неуважением к своему началу, захлебнулись собственным воем. Мелькали полустёртыми воспоминаниями, и не тревожили.
Мост мерно колыхался под шагами. Олаф представил, что, наверное, так же чувствует себя младенец в утробе матери: плавая в безопасной среде и ощущая каждое движение извне, находясь во власти глухих звуков и еще не забытых прожитых жизней. Подстроиться под шаги Летты оказалось невероятно легко. Так же, как определять запахи девичьих эмоций. Тоненькая нить ее уверенности держала сейчас, подобно прочному канату. Олаф уже очень давно не позволял себе так на кого-то полагаться, и не давал никому возможности полагаться на него. Молодые люди были в одной связке. В шагах десяти друг от друга. Слышала ли Летта его песни, было не понятно. Она посматривала на юношу, и, видимо, тоже что-то напевала себе под нос.
Переход давался проводнику легче, чем в первый раз. И лишь единожды его напугала девушка, внезапно остановившаяся по центру моста. Олаф едва не ринулся к ней, чтобы не допустить отчаянного прыжка. Но она самостоятельно справилась с непоправимым искушением, покачала головой и пошла вперед. Сердце юноши билось пойманной птицей. Теряло перья и рвалось. Хотелось подобраться поближе к Летте, прикоснуться к ее руке, почувствовать тепло кожи, а не холодную шероховатость веревок моста. Но делать это было не безопасно.
Сколько шли молодые люди? Не миг, и не вечность. Дощечки позади стирались налетевшими облаками. А те, что были впереди — открывались под дуновениями ветра. Призрачные поцелуи не смущали душу, а песни оказались поистине бесконечными.
