Пол Томпсон - Перворожденный
Когда свита невесты сделала круг, толпа стала гуще, а приветственные крики – громче. На улицу падала тень от Звездной Башни. Попасть в тень здания считалось добрым предзнаменованием, и на небольшом пространстве собрались тысячи горожан.
Повинуясь внезапному импульсу, Герматия оставила свое отстраненное, безмятежное выражение лица и улыбнулась. Крики усилились. Подняв свободную руку, она помахала жителям Сильваноста. Поднялся такой шум, какого не слыхали стены города, шум, который восхитил ее.
Ситас в храме Эли услышал крики. Он стоял на коленях перед верховным жрецом, и его как раз должны были помазать священными маслами. Он слегка поднял голову и повернулся на шум. Воин, склонившийся рядом, прошептал:
– Посмотреть, что случилось, господин?
– Не нужно, – безмятежно отвечал Ситас. – Думаю, что это народ встречает невесту.
Храм Квенести Па, богини здоровья и плодородия, представлял собой высокое, просторное здание с крышей из прозрачного черепахового панциря. В отличие от большинства других храмов здесь не было огромной центральной башни. Вместо нее по углам крыши поднимались четыре тонких каменных шпиля, возносившихся к небесам. И хотя храм не был таким внушительным, как храм Эли, и не обладал мрачным величием храма Матери, Герматия считала это здание самым прекрасным, в Сильваносте.
Трубачи, мальчики с трещотками и девушки с цветами, расступившись, стали по сторонам входа в храм. Почетная гвардия застыла на нижней ступени лестницы.
Ниракина приблизилась к Герматии:
– Если твое представление закончено, то войдем внутрь.
В ее тоне прозвучали резкие нотки, и Герматия, спрятав улыбку, молча помахала толпе в последний раз и вступила в храм.
Ниракина наблюдала, как невеста поднимается по ступеням. Она изо всех сил старалась поладить с девчонкой, но с каждой минутой ее раздражение усиливалось. Ради Ситаса мать желала, чтобы этот брак оказался удачным, но ее не покидало ощущение, что Герматия – всего лишь избалованный ребенок.
Ритуал в храме оказался недолгим и состоял всего лишь из нескольких молитв и омовения рук Герматии в освященной воде. Ниракина с недоверием следила за невестой, скрывая свое недовольство поведением молодой женщины. Герматия уловила беспокойство Ниракины и, к своему удивлению, наслаждалась им. Это усиливало ее возбуждение.
По окончании ритуала невеста поднялась с колен, поблагодарила Мирителисину, верховную жрицу, и, не дожидаясь Ниракины, поспешно покинула храм. Жители города, затаив дыхание, ожидали ее появления, и Герматия их не разочаровала. Гром одобрения поднялся из задних рядов, где стояли самые бедные эльфы. Она одарила их ослепительной улыбкой, затем с живой грацией спустилась по лестнице к Кенкатедрусу. Ниракина в тревоге торопилась вслед за нею, утратив все свое достоинство.
Кортеж снова выстроился в прежнем порядке, и трубачи заиграли «Детей Звезд», древнюю мелодию, знакомую каждому эльфу с детства. И даже Герматия удивилась, когда народ начал подпевать трубачам.
Она замедлила шаг и, наконец, застыла на месте. Процессия растянулась, пока трубачи не заметили, что идущие позади остановились. Музыка лилась, поднимаясь и опускаясь, словно волны, и, наконец, Герматия почувствовала, что мелодия увлекает ее.
Немного подождав, невеста запела. Кенкатедрус, державший ее под руку, с удивлением воззрился на нее, затем оглянулся на госпожу Ниракину, стоявшую позади прямо, не произнося ни звука, с руками, плотно прижатыми к телу. Пышные рукава скрывали ее крепко стиснутые кулаки.
Кое-кто из толпы прекратил петь, чтобы лучше слышать голос невесты. Но когда начался последний куплет, все подхватили его, и снова голоса тысяч эльфов потрясли древний город. Когда последние ноты «Детей Звезд» растаяли в воздухе, над Сильваностом воцарилась тишина, казавшаяся еще более невероятной из-за гомона, стоявшего все это время. Жители вышли на улицы, и глаза эльфов, наблюдавших за процессией с крыш домов или из окон башен, были устремлены на Герматию.
Она небрежно отняла у Кенкатедруса руку и двинулась сквозь толпу сопровождающих к Звездной Башне. Девушки с цветами и мальчики с трещотками расступились в полной тишине. Герматия с безмятежной грацией миновала ряды трубачей, которые застыли, отняв от губ серебряные флейты. Взойдя по ступеням Звёздной Башни, она появилась в дверях одна.
Посредине зала в ожидании стоял Ситас. Принц и его свита прибыли из храма Эли с гораздо меньшей помпой. В глубине зала на троне восседал Ситэл. Золотая мантия тяжелыми складками ниспадала с плеч монарха на пол и спускалась на семь ступеней вниз, туда, где стоял Ситас. Балдахин был изысканно разукрашен; на серебряной подставке стоял золотой поднос с вырезанным замысловатым узором; там лежали кольца, которыми должны были обменяться молодожены.
Герматия вышла вперед. По-прежнему стояла мертвая тишина, словно весь эльфийский народ затаил дыхание – отчасти от ужаса, отчасти от изумления. Невеста наследника престола нарушила свадебные обычаи на своем пути в Башню. Королевская семья всегда поддерживала замкнутое, холодное высокомерие, нерушимое чувство собственного достоинства. Герматия же рисовалась, выставляла себя напоказ перед толпой, но народ Сильваноста, по-видимому, полюбил ее за это.
Поверх золотой мантии на Ситасе красовались церемониальные доспехи. Искусно выкованные нагрудные пластины и наплечники были покрыты ярко-зеленой эмалью. Кирасу украшали гербы Сильваноса, а к рукаву Ситас прикрепил крошечный алый бутон розы, маленький, но могущественный символ его бога-покровителя.
Когда Герматия приблизилась, жених, поддразнивая, спросил ее:
– Что ж, дорогая моя, празднование закончилось?
– Нет, – ответила она с нежной улыбкой. – Все только началось.
И они рука об руку подошли к Ситэлу.
Пир, начавшийся тем вечером, продолжался четыре дня. Все это сильно утомило молодоженов, и на исходе второго дня они укрылись на пятом этаже башни дворца Квинари, где для них были отделаны новые апартаменты. Той ночью Герматия и Ситас вдвоем стояли на балконе, выходившем к центру города, и наблюдали за шумным весельем внизу.
– Как ты думаешь, кто-нибудь из них помнит, что они празднуют? – спросила Герматия.
– Сегодня нет. Они вспомнят завтра, – убежденно ответил Ситас.
Ему пока что было неловко оставаться с ней наедине. Он так мало знал ее; его постоянно сверлила тайная мысль: а не сравнивает ли она его с Кит-Кананом? Несмотря на то, что внешне близнецы были почти неотличимы друг от друга, наследник Ситэла понимал, что по характеру они абсолютно противоположны. Ситас крепко вцепился в балконные перила – в первый раз за всю свою жизнь он растерялся и не знал, что теперь следует сказать или сделать.
