Далин Андреевич - Зеленая кровь
Лицо лося чуть оттаяло. Лилия взяла его руку и прижала к своей груди.
– Веришь, что я – как ты? Вот послушай.
Тео поразился: лось улыбнулся бледной тенью улыбки.
– Ты – Хозяйка?
– Ну что ты, зверь дорогой, какая же я Хозяйка! Я из дома сбежала, у меня отчим полумертвый, а ты говоришь… Я просто живых очень люблю, а в городе сложно живым, тяжело, все полудохлые, все норовят себя убить или других… Попроси господина капитана, чтоб мне остаться. Я с вами пойду, мы вместе будем драться.
Лось вопросительно взглянул на Тео.
– Конечно, пусть остается, – согласился Тео поспешно. Интересные задатки у девчонки, думал он. Мало кто может вот так с диким зверем. У лося же звериная суть была уже на подходе; двоесущные – создания непредсказуемые, как граната без чеки, в любой момент могут рвануть… а взбешенный лось не так уж безопаснее волка. Отчаянная девчонка. Неужели вправду Хозяйка?
А Лилия тем временем уже уселась на ручку кресла, перебирала лосю волосы. Зверь смотрел на нее искоса, но вполне дружелюбно, а она ворковала:
– Я вот все думаю – как это лось умудрился подружиться с собакой… Ты жил в доме у Хольвина, да? Я его видела пару раз, знаю, что он – посредник между городом и лесом в северной области и настоящий Хозяин, но не разговаривала с ним никогда… он твой друг?
– Да, – сказал лось.
– Вы в лесу познакомились, да?
– Нет, – сказал лось с улыбкой, похожей на человеческую ностальгическую улыбку. – Я сам пришел к его дому. Я был совсем маленьким, а попал в большую беду… и Хольвин меня приютил.
– Хочешь молока? – Лилия налила молока в пластиковый стаканчик.
– Хочу. Все любят молоко… даже самые храбрые хищники. И все любят, когда их гладят, потому что это напоминает детство… мать напоминает. Не знаю, как у людей, а для нас это серьезно… мне Хольвин тогда тоже молока предложил… когда было очень страшно и грустно.
Лось взял стакан и понюхал, потом отпил глоточек и поставил.
– Что-то не так? – спросила Лилия.
– Не знаю. Оно не пахнет живым и на вкус неживое. То было другое, – лось грустно улыбнулся.
– Расскажешь?
– Я не умею рассказывать долго. И лучше бы спать в эту ночь. Когда спишь – лучше слышно Рамона.
– Ну хотя бы коротко?
Тео вышел. Лось снова доверял людям, не стоило разрушать эту хрупкую, трудно устанавливаемую связь. Девочка должна войти в состав опергруппы; нужно сказать ее коллегам, чтоб справлялись без нее… ишь ты, диспетчерша! И дело намечается серьезное…
Хорошо бы только убедить высшее начальство, что убийство двоесущных для забавы – дело серьезное. Впрочем, лось намекнул на мертвяков – это повод. А ребята пусть пока отдыхают… что там у них за лосиная былина, однако?
Лосенок.
Локкер почти ничего не знал об этой старой вражде – он был слишком мал, чтобы родители посчитали необходимым посвящать его в такие дела. Читать следы он еще только учился, поэтому не придал полоскам содранной коры на сосне особого значения – это же не волк нацарапал. И не понимал, отчего мама тревожится.
Правда, ее тревога заставляла его и его сестричку Лорис замирать и настораживать уши, как только рядом хрустнет ветка – но это был не страх, это было послушание. В уши не попадало ничего интересного: птичьи голоса, далекое печальное пение русалок, мышиное шуршание, жужжание пчел и шмелей над кипреем. Кипрей густо зарос старое пожарище с обгорелым пнем, в который когда-то давно, когда он еще был деревом, ударила молния – получился малиновый такой сладкий островок в зеленом лесу… Дался же этим жужжучим наш кипрей, думал Локкер, объедая соцветия. Вкусно – но не сжевать бы пчелу. Еще ужалит в язык… Локкер не любил тех, кто жужжит и кусается. Хорошо еще, что прошло время слепней – они кусаются ужасно больно – а пчелы и шмели вроде бы не нападают без нужды. Они кровь не пьют. Они просто тоже любят кипрей, как и Локкер. Им тоже сладко.
А Лорис хотела купаться. Отрывалась от цветов, тыкала Локкера в бок безрогой головкой, взбрыкивала – она могла и не перекидываться, чтобы объяснить. Близнецы и так прекрасно понимали друг друга – с взгляда, с жеста. Жарко. Хочется к реке. Рядом же река. Ладно бы мама кормилась – кругом кипрей, заросли ивняка, славное местечко для завтрака – но ведь она почти не ест. Встанет – и слушает, встанет – и слушает. Что слушает?
Мамины мысли обычно текли где-то рядом с мыслями близнецов. Если хорошенько сосредоточиться и захотеть – услышишь, что мама думает, а если мама захочет быть услышанной – если испугалась или сердится – тогда ее голос внутри головы громок и отчетлив. А сейчас ничего не слышно, кроме тепла. Может, мама думает о папе? О взрослых делах, для которых близнецы еще малы?
Локкер задумался, пережевывая цветы. Сфукнул с носа комара. Жара, действительно. В реке хорошо, ни комаров, ничего. Переплыть на тот берег, там осинник, гонять в пятнашки с Лорис между деревьями, потом осиновых веточек пожевать – и можно снова искупаться. В воде комары не кусают…
Локкер размышлял, ощипывая яркие соцветия, а сам как-то автоматически переместился на край поляны, где самый солнцепек. Тут, на кромке леса росла земляника, но Младшей Ипостаси Локкера щипать землянику было невкусно, а перекидываться днем мама не велела. Жаль… Кстати с Лорис поболтали бы.
Он пребывал в безмятежных ленивых раздумьях, когда случилось… беда случилась.
Локкер услышал все одновременно, оно просто обрушилось на его уши – тяжелый топот, фырканье, звук большого зверя, которому больше не надо красться, потому что он уже подкрался близко, всхрап Лорис и резкий мамин приказ, прогремевший в голове, как гром из облаков: "Бегите! От реки, к болоту!"
Близнецы не умели не слушаться. Но уже на бегу Локкер успел обернуться.
Это был громадный, темно-бурый, почти черный, страшный зверь, с мордой, как сон, от которого просыпаешься в ужасе – и он дрался с мамой, он замахивался лапой в когтях, как черные клинки. Еще пара таких же страшных, но поменьше, выламывались из ивняка маме навстречу.
Ноги легко перенесли Локкера через мертвое дерево в ошметках серой коры, ноги сами несли его к болоту. Голова не хотела, голова хотела к маме, у Локкера уже росли рога, ему хотелось сражаться, несмотря на дикий ужас, ему было страшнее за маму, чем за себя – но ноги были послушнее головы. Ноги принадлежали Младшей Ипостаси целиком, а головой пыталась командовать Старшая – напрасно.
Локкер был зверь сейчас. Зверь слушает тело.
Но вторая часть души, тем не менее, заставила его обернуться еще раз, когда он услышал внутри головы крик сестренки – в первый и в последний раз в жизни. И Локкер увидел, как Лорис споткнулась о то самое мертвое дерево, как покатилась кубарем, как зверь, пыльный, мохнатый, издающий мерзкие звуки, подскочил и ударил сестренку лапой по шее.
