Эйв Дэвидсон - Феникс и зеркало
Так вот ранним утром Вергилий и Клеменс обнаружили себя завтракающими в павильончике, выстроенном в Оленьем парке, что неподалеку от горы Сомма по эту сторону Везувия. Еще не вполне рассвело, так что лампы не были задуты, а жаровни, заполненные древесным углем, прозываемые «сальдерини», надежно оберегали собравшихся от холода. Сам дож Тауро был громадным, сильно обросшим волосами человеком, мило встретившим пришедших и помахавшим в знак расположения огромной лапищей, однако обошлось без устных приветствий, поскольку рот дожа был занят — тот ел. Корнелия же слабо улыбнулась Вергилию — и не так, словно бы он и Клеменс ей не слишком приятны, но так, будто эти люди знакомы ей весьма смутно, так что и не вспомнить, кто они и где она встречала их прежде. Да, Корнелия слабо улыбнулась и пригубила горячее вино. Остальные собравшиеся — двор и крупные неапольские воротилы — озирали новых гостей со смешанными чувствами, а именно — уважения и удивления, в разговор же с ними не вступали. Так что развлекать ученых болтовней выпало на долю стройного и обходительного молодого человека с приятным взором и острым носом вице-короля Агриппы, бывшего на деле умным и компетентным звеном между безразличием императора и бессилием дожа.
— Чего желает душа мудреца? — осведомился он у Вергилия. — Нет хлеба, нет и философии. Я предполагаю, что сей восхитительный горячий хлеб выпечен с растолченными апельсиновыми корочками, — начните с него, не прогадаете: это куда лучше, чем любое пирожное. Да, кстати, пирожные у нас тоже есть. А запить? Стаканчик горячего вина или подогретое пиво с пряностями, доктор Вергилий? А вот, кстати, и превосходнейший мед. А это копченый сыр, доктор Клеменс. Прямо с императорских мыз. А вот что я придумал — ну как мы поделим между собой эту громаднейшую колбасу? На ее приготовление пошла телятина и молочный поросенок — что может быть нежнее? И, безусловно, мы не обойдем своим вниманием и тарелку с печеными грушами, вон ту, что покрыта сочным кремом. Но, тес, — он приложил палец к губам, кажется, наш Бык вот-вот замычит от удовольствия.
В самом деле, глаза дожа приобрели осмысленность, мощные челюсти замедлили свое движение, а руки принялись жестикулировать. Замычать он не замычал, зато поднялся с места и направился прямиком к Вергилию и Клеменсу, которые при его приближении поднялись из-за стола. Дож подошел и, подхватив приятелей под локотки, повел в сторону. К тому времени он уже успел прожевать все, что было во рту.
— Не будем терять времени зря, — произнес он низким голосом. — Охота дело важнецкое, а завтра снова надо работать. Вот, — сказал он, подвигаясь поближе и продолжая тоном заговорщика. — Видишь в чем дело? А? Дочка моей кузины, благородная Лаура, три месяца назад уехала из Карса, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Смекнул? Найди мне ее и волоки сюда. И побыстрей. А что до всего этого, то… — Он сделал размашистый и гостеприимный жест, указывая на заполненный яствами стол. — В общем, ты понял? Гляди вот… Дож порылся в недрах своих одежд и наконец извлек на свет медальон на тонкой золотой цепочке, открыл, и там обнаружилась миниатюра, писанная по слоновой кости. — Видишь? Понятно теперь, а?
Подмигнув, дож продемонстрировал портрет молоденькой девушки, едва только вступившей в возраст девичества.
— Ее дед тоже был дожем, — прибавил он не без гордости.
Миниатюру рассмотрели, высказали восхищение, дож закрыл ее и спрятал на место.
— Так что ты понял? Делай свое дело, ты знаешь какое. И делай быстро. И веди ее мне сюда. Вот так. А пока… — И он снова сделал гостеприимный жест, приглашающий мудрецов к столу, после чего незамедлительно вернулся на свое место и вновь принялся за тушеную пулярку. А вот Корнелия и лукавый Агриппа обменялись странноватыми холодными взглядами.
Вергилий потягивал горячее, услажденное медом вино и без особой охоты слушал болтовню сотрапезников.
— Ястребы… толстые коровы и иногда хорошие куры… лучше всего…
— И что, никаких зайцев?
— Ну как же… ну, раз в месяц можно и зайца…
— Охоты у дожа прекраснейшие. Мамочка родная, да чтобы я хоть раз в жизни увидел тут оленя, у которого на брюхе меньше двух пальцев жира…
— Хороша наша фортуна: дож или обедает, или храпит, а выспится, так снова на охоту.
Вергилий неожиданно ощутил направленный на него взгляд вице-короля.
— Когда бы голоса сплетников воспринимались столь же равнодушно, как шум воды, — промолвил тот, склонившись к магу. — Знаете, тут, вдоль нашего маршрута, есть павильончик… и если ваша страсть к охоте не сильнее моей, вы могли бы передохнуть там. Тогда бы, с вашего соизволения, мы и переговорили о том самом дельце, о котором заикнулся дож. А пока наши слуги не отнесли туда подстилки, подушки и питье, позвольте быть вашим сопровождающим? Здесь, по сути, все довольно забавно, да и воняет не слишком…
Они вышли из павильона в утреннюю свежесть — на траве еще блестели капельки росы, а вот птицы если и распевали свои любовные песни, то слышно их не было. Кругом была толчея: охотники, лошади, грумы — все шумели, а еще и борзые, и гончие повизгивали так, будто просто-таки рвались заработать своим псарям обещанный за участие в охоте обол. Тут же присутствовал и сержант охоты, здесь же восседали на конях стрелки с арбалетами, тут же были егеря, следопыты и загонщики. Гончие рвались вперед, натягивая поводки, борзые вели себя более спокойно. Всех собак удерживали на поводках псари, которые составили их попарно и по три пары в своре.
Словом, крутом царила кутерьма, какая и должна предшествовать охоте. Одни только громадные серо-белые волкодавы, свирепейшие псы, используемые на охоте и на войне, вели себя невозмутимо.
Всеобщая веселая неразбериха моментально прекратилась, едва только вышеупомянутый капитан охоты, принц Феб, подкрутил свои тоненькие усики, выступил вперед и, встряхивая золотистой копной роскошных волос, принялся инспектировать выстроенных в ряд собак.
— Мда, — пробурчал Клеменс, — может быть, в этом деле кто-нибудь и смыслит меньше меня, только я в этом очень сомневаюсь…
Сказанное немедленно повлекло за собой симпатии сержанта.
— Ну так следите, господа! — оживился он. — Зверей, пригодных для лесной охоты, в природе существует пять. Называются они потому «сильвестрес тантум»[12], и вот они все: олень старше пяти лет, лань, заяц, кабан и волк. Но, господа, только не олень, не достигший пяти лет! А почему? — спросите вы. Да потому, что он определяется как зверь полей, вот почему, господа. Что до обычаев зверей лесов, то они устраивают себе тайные укрытия в чащобах, где и проводят свое дневное время… Но едва только сгущается тьма и наступает ночь, звери лесов покидают укрытия и выходят на пастбища, на луга и во всякие иные места, где ищут себе пропитание… Да, что касается того, почему сие место называется парком… Что такое парк? Парк составляют зелень, олени и ограда — все это в совокупности и является парком. Лес, скажем, с точки зрения охоты, состоит, разумеется, из зелени, и, возможно, в нем имеются олени. Однако же невзирая на присутствие двух предпосылок к тому, чтобы его называть парком, отсутствует третья — ограда…
