Джонатан Страуд - Победители чудовищ
Весь день Халли вел себя тихо. Под вечер он нашел себе развлечение за чертогом, накидывая подковы на колышек, воткнутый в мостовую. Когда он в очередной раз собрал подковы, рядом появился отец. Арнкель выглядел усталым и озабоченно хмурился.
— Как я рад видеть, что ты, сынок, ведешь себя хорошо, как и просили тебя мы с матерью! — сказал он. — Хоть какое-то утешение в этот злосчастный день!
— Что случилось, отец?
— Да все эти проклятые Хаконссоны! До сих пор блюют, не обращая внимания на то, что люди кругом веселятся; а стоит им перевести дух, как они клянутся подать на меня в суд за то, что их, дескать, отравили! Разумеется, в суде они проиграют дело, но эти угрозы портят все Собрание! Никто не желает пробовать наши чудесные колбаски с гусиными потрохами в масляном соусе. Мало того, некоторые даже отказываются пить наше пиво! Ну что это за Собрание без доброй попойки, а?
Он изумленно покачал головой.
— Если так пойдет и дальше, все гости разъедутся раньше времени и наш Дом будет опозорен!
— А может, стоит упомянуть о том, как странно Хаконссоны относятся к чистоте, чтобы нас не винили? — задумчиво предложил Халли.
Отец крякнул.
— Да я уж распустил кое-какие слухи на этот счет! Надеюсь, что им поверят. И все равно, когда эти надутые глупцы придут в себя, придется как-то задобрить их, чтобы не доводить до суда. Хаконссоны могущественный Дом, с ними лучше не ссориться.
Он мимоходом взял у Халли подкову и метнул — подкова изящно завертелась вокруг колышка.
— Я воспользовался советом Ульвара Арнессона, он известный посредник в подобных делах. Он советует после Собрания устроить Хаконссонам Пир дружбы. Сам он, конечно, тоже будет присутствовать. Ульвару, кстати, угощение нравится. Ладно, пойду я обратно на луг.
При мысли о том, что Рагнар Хаконссон явится к ним в чертог, в душе у Халли завелся грызущий червь тревоги. Ну ладно, главное, его, Халли, там не будет… Тут его осенило:
— Отец, а Ульвар приведет с собой на пир свою дочку?
— Дочку? — нахмурился Арнкель. — Это такая неряшливая девица в грязном платье и с кое-как заплетенными волосами? Я думал, это служанка какая-нибудь… Ну, тогда да: видимо, она тоже будет на пиру. Как и ты, кстати.
Халли вздрогнул.
— Но я же наказан! Отец… мне это не нравится!
— К тому времени Собрание уже закончится, и твое наказание тоже. Я уверен, что ты сделаешь честь нашему Дому. Авось будешь занимать беседой юного Рагнара Хаконссона — если тот, конечно, оправится от колик. Он, похоже, пострадал сильнее всех.
Через два дня Собрание завершилось, и ограничения, наложенные на Халли, тоже. Он уныло болтался по Дому, наблюдая издалека, как сворачивают шатры, разбирают землянки, нагружают телеги и вьючных лошадей. Большинство гостей уехали в это же утро — они ручейком текли по дороге и исчезали в долине, — однако группа людей у землянки Хаконссонов осталась на месте. Халли ушел в чертог, где вовсю готовились к Пиру дружбы. Стелили постели для гостей, которые останутся ночевать, выставляли столы на середину помещения, зажигали фонари, развешивали под потолком пучки сладкого розмарина, застилали пол свежей соломой. Эйольв со слугами отыскал бочку пива, пережившую Собрание. На кухне трудились повара; закололи кабанчика и целиком насадили его на вертел; принесли с реки свежую рыбу.
Халли в тревоге наблюдал за приготовлениями, лихорадочно подыскивая предлог, чтобы не присутствовать на пиру. Он не раз подступал к матери со все новыми причинами, но она и слушать ничего не хотела. В конце концов Халли очутился у себя в комнате, где Катла наконец-то принялась обряжать его в парадное платье.
Парадный костюм его настроения не улучшил: он когда-то принадлежал его брату. Туника свисала почти до колен, а чулки еле налезли на его массивные ноги. Халли бурно протестовал, но Катла не обращала внимания на его вопли. Вместо этого она ласково потрепала его по щеке.
— Эх, Халли-Халли! Все-то ты хмуришься, все брови супишь! Как ты думаешь, отчего тебя так недолюбливают люди? Оттого, что ты, как и все дети Середины Зимы, распространяешь вокруг себя зловонное облако злости!
— Ну, я, по крайней мере, не такой вонючий, как Лейв. Он как пройдет — от него аж свиньи бледнеют!
— Да я не это имела в виду! Хотя с возрастом ты обнаружишь, что это почти то же самое. Я про другое. С тех самых пор, как сделал первые шаги на своих коротких ножонках, ты ухитряешься раздражать даже самых незлобивых людей. Попробуй вести себя мило, прими простодушный вид! Особенно при Хаконссонах. Они народ обидчивый. Не пялься ты на них исподлобья! Распри, бывало, начинались и с меньшего.
С наступлением ночи Арнкель, Астрид, Лейв, Гудню и Халли собрались в чертоге, ожидая прихода гостей. Они молчали, беспокойно расхаживали взад-вперед, без конца переставляли и перекладывали с места на место блюда и столовые приборы.
Гудню, сестра Халли, убрала волосы в замысловатую башню из переплетенных прядей; на сооружение этой прически у нее и у прислуживающей ей девушки ушла большая часть дня. Теперь она стояла и корчила умильные мины, глядя на себя в дно серебряного блюда. Когда Халли проходил мимо, она встревоженно обратилась к нему:
— Скажи, братец, как ты думаешь, я достаточно туго заплела волосы? Ты погляди, какие чудесные шпильки купила я у купца на ярмарке! Они старинные, их передают из поколения в поколение!
Халли изнывал от беспокойства в ожидании Рагнара, и ему было не до сестры. Однако же, вспомнив советы Катлы, он сдержал язвительное замечание и скроил доброжелательную физиономию, широко распахнув глаза, словно в изумлении. Сестра поморщилась.
— Слушай, если хочешь, чтоб от твоей рожи молоко скисло, продолжай в том же духе! Ох, нет! Смотри, Халли, это же Бродир! А ведь матушка буквально умоляла его не приходить!
И точно: распахнулись занавеси, и в чертог вошел их дядя. Лицо у него было мрачное и очень бледное. Он подошел прямиком к бочонку и налил себе полный кубок. Мать Халли, Астрид, бросилась к нему, побелев от негодования и тревоги.
— Бродир! Ты же обещал!!! Бродир, прошу тебя! Твое присутствие на этом пиру не сулит нам добра! Давай я принесу еду тебе в комнату — лучшие куски, самые спелые фрукты…
Было очевидно, что Бродир пьян, однако же голос его звучал ровно.
— Эйольв! Поставь-ка еще один прибор тут, в конце стола. Я все-таки решил присутствовать на пиру. Сдается мне, Астрид, — продолжал он, — что нынче вечером Свейнову чертогу понадобятся люди, которым небезразлична память о Свейне, а не те, кто заискивает перед его врагами!
