Торн Стюарт - Влюблённые из Хоарезма
— До первой крови,— предупредил Юлдуз.
— Давай, давай, не болтай попусту!
Юноша, нехотя, взял катану обеими руками и встал напротив Конана, чуть расставив ноги.
Конан сделал пробный выпад — и не увидел того движения, которым ускользнул в сторону Юлдуз, гибкий, как кошка.
— Хорошо!— крикнул киммериец и ударил снова.
Клинки скрестились, и снова Юлдуз отступил в сторону плавным движением танцовщика.
— Отлично, клянусь Кромом! Ну, нападай! Давай, что же ты!
Но юноша упорно избегал нападения, легко отражая удары Конана или уходя в строну. Наконец, видя, что ун-баши начинает злиться, Юлдуз взмахнул сверкающим клинком перед самым лицом киммерийца и отскочил назад, опустив меч. Конан выпрямился. В руке Юлдуза была зажата прядь черных жестких волос киммерийца.
— Это очень опасно, Конан,— сказал он спокойно.— Я могу случайно отсечь тебе руку. Ты опытный воин, а я — нет. Я могу не успеть отвести удар.
— Глядя на тебя, не скажешь, что ты — неопытный воин,— проворчал киммериец.
На Юлдузе не было ни царапины, хотя последние два удара Конан наносил уже всерьез, стремясь, как следует зацепить противника.
Но то ли в силу чудесного меча, то ли в силу маленького роста и гибкости Юлдуз счастливо избежал и последних атак.
— Ладно. Держи его при себе, раз так боишься им кого-нибудь убить. Харра! Пойди, спроси у женщин, будет ли нам нынче завтрак! Ты ведь, кажется, задолжал его нашему гостю?
— А то как же!— весело отозвался Харра и умчался в дом.
Вскоре большой стол во дворе был заставлен блюдами с тушеной с черносливом бараниной и кувшинами с вином, и весь отряд, не считая тех двоих, кто стоял на страже при церемонии Гадания, приступил к трапезе.
— Так твой отец был богатый человек?— расспрашивал Конан Юлдуза.— Как же он попал в Туран?
— Мой отец разбогател здесь,— отвечал Юлдуз.— В Туран он приехал почти нищим, не имея в Хоарезме ни знакомых, ни друзей. Его приютил старый мастер, и у него отец выучился ремеслу, а потом передал его и мне. Став мастером, он построил здесь дом и женился на дочери соседа, такого же ткача. Моя мать была туранкой, так что я — наполовину туранец, наполовину кхитаец. Но всю жизнь прожил в Хоарезме.
— Как же он решился оставить тебя без гроша в кармане?— недоумевающе спросил Харра. Видно, этот вопрос его занимал больше всего.— Я сам сын купца, и купца небедного. Он, конечно, кричал, что лишит меня наследства, когда я сбегал из дому в поисках счастья, но когда полгода назад я приехал его навестить, он с гордостью показывал меня всем соседям и дал на обратную дорогу две сотни золотых, — помнишь, Конан, мы еще потом три дня на них кутили всем отрядом? А ты, судя по всему, был сын почтительный и послушный… Нет, этого я понять не могу.
— А мать твоя жива?— спросил Конан, не слушая разглагольствований Харры.
— Увы, мать моя умерла, когда мне не исполнилось и пятнадцати лет, — ответил Юлдуз.— А теперь, со смертью отца, у меня больше нет никаких родных. Родители моей матери умерли, не дождавшись рождения внука, и иных детей у них не было. А родителей отца я никогда не видел.
— Как же ты будешь жить — без дома, без семьи и родных?— удивился Харра.
— Я молод, у меня есть руки, да и голова на плечах тоже имеется, и не пустая,— рассмеялся Юлдуз.— Я найду, как прокормить себя. Мне одному нужно немного. Наверное, пойду странствовать. Я давно хотел побывать в сказочной Вендии. Матушка говорила мне, что там текут реки шербета с берегами из рахат-лукума,— он снова рассмеялся.— Вот я и проверю.
— Был я в Вендии,— проворчал Конан.— Нет там рек шербета, зато есть черные маги. Спору нет, страна сказочная, да ведь в сказках не только сладкие реки текут, есть и огненные.
— Свои глаза, говорят, вернее чужих,— отозвался Юлдуз беспечно.— Не увижу сладких рек, посмотрю хоть на огненные. Да и на родине предков тоже, наверное, следует хоть раз появиться.
— Что ты там забыл, на этой родине предков?— снова встрял Харра.— Рис да драконы, больше там ничего нету. А к рису — ласточкины гнезда и побеги бамбука на сладкое. Разве это жизнь?
— Харра,— нетерпеливо сказал Конан, — сходи, смени ребят.— Пора уже.
— Между прочим, это я его привел, — проворчал Харра обиженно, но все же взял Хасима и Рустада и пошел менять караульных. Но долго он не задержался: Ихор и Омра, заступившие на стражу еще до завтрака, примчались быстрее ветра, издали учуяв запах жаркого.
— Ну и дела они там сегодня творят! Льют какую-то черную горячую жижу на пластины слюды — как глянешь, так и есть не хочется!— пожаловался Ихор, уплетая баранину за обе щеки. — А глянуть на этого горбуна, Магриба, — так просто дрожь по коже. Ну, настоящий колдун и сын колдуна. Как зыркнет своими кошачьими глазами…
— Ешь молча, — оборвал его Конан, и Харра красноречиво развел руками у него за спиной: мол, говорил я вам!
Еще не все было съедено и выпито, как со стороны Хоарезма на дороге показалась крытая повозка, в какой разъезжают по деревням и селениям казни, записывая нехитрые сделки и скрепляя печатью наместника брачные договоры, а также бумаги о разводе, рождении или смерти. Видно, в деревне кто-то судился или близка была свадьба, коль скоро пожаловал сюда казий.
Но повозка не остановилась у деревенского трактира, обычного места сбора старейшин, где справлялись все свадьбы и поминки, отмечались рождения новых туранцев и велись мелкие тяжбы. Послушный ослик, подгоняемый кнутом, протрусил через всю деревню и поволок повозку выше, к усадьбе Бахрама.
— С кем это старик затеял судиться?— удивился Харра, глядя на приближающегося казия.— Не мог найти другого времени, что ли?
Повозка остановилась посреди внешнего двора. Заинтересованные солдаты встали из-за стола, и подошли ближе. Из повозки, несколько робея перед таким скопищем вооруженных людей, вылез писец и помог вылезти казию. Вслед за казием из повозки выбрался тучный, одышливый меняла Испахир, всем известный в Хоарезме как первый выжига и плут.
— Есть ли среди вас ткач по имени Юлдуз, что похоронил недавно усопшего родителя?— скрипучим, как колеса его тележки голосом возгласил казий.
— Да вот он, этот мошенник!— толстый палец менялы торжествующе уперся в юношу, подошедшего вместе со всеми.— Мне ли его не знать!
— Что тебе нужно от меня, меняла?— холодно поинтересовался Юлдуз.— У меня нет с тобой дел — ни денежных, ни дружеских.
— Теперь есть! Думаешь, я забыл, как ты выставил меня на позор всему базару, когда какой-то проходимец подсунул мне фальшивое золото? Я все помню!
— Что до твоих седин, — отвечал Юлдуз, — то они могут вызвать только скорбь о том, что годы прибавили тебе серебра в волосах, но не прибавили золота в сердце. О честности же твоей наслышан весь город. Это ты тогда пытался подсунуть немедийскому торговцу фальшивое золото, а не он тебе! Вот было бы славно, если бы наш Хоарезм ославился на всю Немедию как город фальшивомонетчиков! Но то дела давно минувшие, на что я тебе теперь?
