Ким Хантер - Похороны чародея
Стараясь отвлечься, он стал рассматривать раскинувшийся перед ним пейзаж. Внизу лежала чудесная плодородная долина. Под крутым утесом стояла изба. Фермер, который при ближайшем рассмотрении оказался здоровяком, держался за плуг. Две крупные лошади выполняли его команды. Крестьянин как раз пропахал очередную борозду и разворачивал плуг, когда к нему подошел Солдат. Толстый потрепанный ремень из кожи был перекинут через правое плечо крестьянина и уходил под мышку, образуя подобие упряжи. В левой руке землепашец держал поводья, а правой сжимал рукоятку плуга. Солдат залюбовался его осанкой и движениями и решил подойти поближе, чтобы познакомиться. В некотором смысле он завидовал человеку, избравшему себе такое мирное занятие.
— Сэр, — обратился он к фермеру, — вы так сноровисто управляетесь…
Крестьянин прервал работу. Солдат явно вмешался в его раздумья. На лоне природы крестьянин предавался размышлениям о своей мирной жизни. Он приподнял шапку и отер лоб.
— Спасибо. Только ведь я с самого детства на земле. Неудивительно, что получается хорошо.
Жирные черные борозды вспаханного поля убегали далеко вперед. Солдат с крестьянином любовались сделанной на совесть работой: землю будто кто-то причесал. Пара белых меловых валунов слепили глаз на свету. Отовсюду слетались птицы — в основном чайки и грачи, которые высматривали вынесенную на поверхность пищу. Вдоль оврага крадучись бежала лиса; подобно рыжему призраку она скользнула вниз и исчезла из виду.
— Мне показалось, что ты размышлял о чем-то, — сказал Солдат, — когда я подошел к тебе. Прости, я нечаянно прервал твои думы.
— Я верующий человек, — негромко ответил фермер. — Только я молюсь не богам. Я прислушиваюсь к гласу окружающего меня мира, слушаю, как бьется сердце земли. Чувствую, как наши души сливаются. Мне хорошо от этого.
— Немудрено при такой тихой жизни стать философом. Что ты думаешь о войне и воинах? Посмотри на меня. Я командир. Я веду в бой живых людей и порой возвращаюсь с мертвыми. Ты презираешь таких, как мы, — тех, кто пускается на поиски славы, вместо того чтобы слушать песнь мироздания?
Фермер некоторое время сосредоточенно размышлял.
— Я не презираю тебя, потому что не знаю, какой ты, и не ведаю того, что заставляет тебя искать ту самую славу. Я могу сказать одно: мне неинтересны такие вещи. Все зависит от того, к какому внутреннему голосу тебя научили прислушиваться. В одних из нас живет голос, который учит радоваться окружающему миру, заимствовать на время его часть и выращивать себе пищу. Другим их внутренний голос велит отправляться на поиски приключений; таким людям не терпится узнать, что там за горизонтом, хочется изменить мир, завладеть им. Если ты следуешь велениям второго голоса, твоя дорога — война.
— Я направляюсь туда, где буду убивать других людей, или сам буду убит, — сказал Солдат. — Я смотрел на тебя и завидовал. Ты сливаешься с окружающим ландшафтом, а я торчу на нем, как увешанный броней истукан, ощетинившийся оружием. Мне хочется походить на тебя.
— А мне жаль, что я не вижу всего того, что видишь ты, — ответил крестьянин. — Тебе довелось побывать в разных странах, разных краях. Однако тебе приходится расплачиваться за свои чудесные приключения. Я не смог бы окропить свою душу кровью другого ради того, чтобы получить все то, чем владеешь ты, вкусить доступные тебе блага.
Фермер снял мех с водой с рукояти плуга и протянул его Солдату. Оба пили большими глотками. Фермер отер губы тыльной стороной ладони, а потом поделился откровением.
— Как-то раз, — сказал он, — я решил, что смогу изменить мир. Мне хотелось сделать так, чтобы окружающие предметы подчинялись моей воле. Однажды, когда я был совсем молод, я бродил по пляжу и слушал, как поет море. Волны играли галькой на берегу. Сотни и тысячи камешков шуршали, издавали разные звуки, ударяясь друг о друга. Их было так много, и все они были такими разными, что от их соприкосновения рождалась чудесная симфония самой природы.
И я решил, что сам смогу создать такую удивительную музыку. Я принялся за работу. Целый год я раскладывал камешки в определенном порядке, отгородив их от волн песчаной насыпью. Я сортировал их по видам и размеру, так, чтобы они издавали разные ноты в некоем подобии музыкального ряда. Я возжелал создать узнаваемую мелодию из их перешептывания, песню моря и камня, которая понравится другим людям.
Тут фермер вздохнул и поглядел в даль.
— Только я не принял в расчет необузданности исполнителя. И вот наконец инструмент был готов. Он ждал, когда я дам ему произвести нужные звуки. Только океан не захотел подчиниться. Я снес песчаную насыпь, и волны хлынули с разной силой, они были разной высоты, изменяли направление с каждым днем, часом, минутой. В результате получилась обычная беспорядочная какофония природной стихии.
Солдат посочувствовал:
— Жаль, что твоя задумка не удалась. Все равно это была хорошая мысль, пусть даже и реализовать ее оказалось невозможно.
— Но мне этого было мало! — воскликнул фермер, отчаянно взмахнув рукой. — Я во второй раз сделал ту же самую ошибку. Однажды утром я услышал предрассветный хор птиц. Никогда прежде не слышал я пения более прекрасного. Но тут же мне захотелось большего. Я и не сомневался, что в этот раз все получится как надо, ведь теперь моими исполнителями будут живые существа, а не изменчивые и непредсказуемые явления природы. Я решил разделить птиц на отдельные группы и научить их петь определенные мелодии. Представь, тут звучат певчие дрозды, там вступают соловьи, следом гогочут гуси с длинными шеями, потом к ним присоединяются все остальные… Увы, птицы утомились и очень скоро затянули свои обычные песни. Им нужно было снова ощутить свободу и непринужденность, чтобы почувствовать индивидуальность, ощутить радость творения, реализовать потребность импровизации.
С тех пор я никогда больше не вмешивался в песнь земли. Да и можно ли заставить ветер петь примитивные сочинения человека? Нет. Я с радостью беру то, что мир дает мне сам, принимаю его дары с благодарностью. Я просто иду туда, куда мир ведет меня за руку, точно мать — дитя.
Двое мужчин пожали друг другу на прощание руки, и Солдат направился обратно к горному кряжу. Когда он взглянул вниз с гребня горы, фермер уже вернулся к своему занятию и работал, крепко сжимая в руках плуг. Солдат подумал: «Ведь этот человек настоящий поэт, хоть и не написал на бумаге за всю жизнь ни единого слова. Этот человек ласкает тело мира, его корни на земле, и он держится за нее, точно дерево за родимую почву».
Отряд двинулся дальше в сторону земли Да-тичетт, родины ханнаков. Да-тичетт отделяют от Фальюма и Гутрума две непролазные горные гряды, и пройти туда можно, только отыскав потайные переходы и перебравшись через высокие седловины. Гутруму никогда не удавалось подолгу удерживать Да-тичетт в своей власти. Хотя в истории бывали моменты, когда гутрумиты захватывали родину ханнаков, земля эта слишком удалена от империи, люди в ней жили слишком дикие и необузданные, и подолгу удерживать страну в своей власти без полной военной оккупации оказалось невозможным. Тут не удавалось править, как любым другим государством, с помощью назначенного губернатора и символического присутствия войск. Ханнаки представляли собой на редкость твердолобый и упрямый народ, который действовал по принципу: сначала бей, а потом разберешься. Они убивали друг друга, нисколько не мучаясь угрызениями совести, да и особого уважения к властям не испытывали, даже если за властью стояла сила. Силу они уважали, однако с радостью бросали вызов сильнейшему и не слишком-то задумывались о последствиях, а потому и страха не испытывали.
