Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-консорт
— Эго я, ваше высочество… вы ведь уже высочество?.. Счел своим долгом, так сказать…
Перед глазами все плывет, в голове стучат молоты, а надо мной то возникает чья‑то рожа, то исчезает в сером тумане, а на щеке чувствую быстрый горячий язык Бобика.
Я сцепил зубы, сделал несколько глубоких вздохов, насыщая мозги кислородом. Жив, а все остальное восстановлю, соберусь, встану на ноги…
Пятно надо мной оформилось в лицо, еще нерезкое, но чем‑то знакомое.
— Меня зовут Хрейдмар, — произнес мужчина сиплым голосом. — Я как ваш верноподданный счел своим долгом поспешить к сюзерену, как только ощутил, что он в опасности.
Я всмотрелся, ух ты, это же колдун, что похитил сестру жены Фальстронга, всматривается в меня несколько насмешливо, он всегда был таким, постоянно иронизировал над своим чувством долга и прочей ерундой с точки зрения любого колдуна.
В странном мягком халате, совсем не колдовскорабочем, без привычной остроконечной шляпы, а ноги совсем голые, подумать только, совершенно босой.
— Э — э, — прохрипел я, — а где… Берхт?
От его глаз разбежались мелкие лучики морщинки.
— О, какая забота, — произнес он с иронией. — Он с матерью, ваше высочество.
— Похвально, — прохрипел я и попробовал подняться, опираясь на Бобика. Астрида поддержала меня под спину. — Не на дне моря с камнем на шее?
— В нашем доме, — сообщил он. — Где вы уже побывали.
— Ладно, — буркнул я. — А что за шуточки насчет верноподданичества?
— Все совершенно серьезно, — заверил он, но голос оставался ироничным. — Или почти серьезно. Я же покинул Варт Генц и перебрался в Мезину, где вы меня и застали. А Мезина в вашем железном кулаке.
— Не в кулаке, — поправил я, — а под каблуком. Не моим, конечно.
— Да — да, — ответил он, — я слышал о грядущей коронации. Встать можете?
— Давно, — ответил я. — Это я так присел, поразмышлять о высоком возжелалось.
Прямо передо мной посреди зала лежит крупный молодой олень, ну да, я же послал Бобика поймать именно такого. Астрида все‑таки поддерживает меня под руку, спазмы холода пробегают по моим внутренностям вверх — вниз, но все реже и слабее.
Я наконец разогнулся полностью, взор уже ясен, оглядел их властно и надменно, как и положено лорду.
— Что с баронессой?
— Астрида ее оглушила, — ответил он с неодобрением. — Вообще‑то в целом поступила верно, но как грубо, неэстетично, фи!.. Простой оглоблей, мне за нее стыдно. Колдуньи так не поступают.
Астрида огрызнулась:
— У меня не было времени на заклятия!
— Парочку нужно всегда держать наготове, — заметил он назидательно. — Кроме того, интересно было посмотреть, сколько его высочество может выдержать еще, прежде чем, так сказать…
Я оглянулся, под стеной лежит что‑то накрытое сорванным с нее широким гобеленом. Судя по очертаниям, женское тело, вон даже торчит кончик женской туфли.
Хрейдмар придержал меня за плечо.
— Не стоит, ваше высочество.
— Она умерла?
— Нет, но смотреть на нее сейчас не стоит.
— Настолько… страшна?
— Ужасна, — уточнил он любезно. — Что вы последнее помните?
Я пробормотал:
— Стало жарко, очень жарко. Ее синие глаза вдруг начали быстро краснеть… И лицо… тоже…
— У вас хорошая защита, — сказал он одобрительно. — Когда Астрида вбежала к вам, вы дымились, просто как сырой дуб на углях!.. Кожа на вас почти вся сгорела, как Астрида говорит, хотя мне в такое трудно поверить… Нет — нет, в это верю, но вы остались живы и… я бы не сказал, что моего умения хватило так быстро заживить ваши раны. Остается предположить…
Я покачал головой.
— Не надо. Не при детях.
Он покосился на Астриду, на губах снова проступила улыбка.
— Я сразу тогда понял, что вы что‑то замыслили, но не хотите делать это явно… Это был телетаст?.. Энто — енция?
Я покачал головой.
— Давайте подумаем, что делать с баронессой.
— Да, — сказал он, — конечно… только нам хотелось бы понять, что случилось.
Я сказал угрюмо:
— А того, что увидела Астрида, мало?
Он покачал головой.
— Она вбежала вон в ту дверь. Баронесса к ней стояла спиной, мне Астрида успела сказать, что баронесса кричала на вас, как будто вы ее сильно обидели… Очень сильно обидели!
— А я горел, — сказал я, — да? И если бы вы не успели, от меня осталась бы горстка пепла.
— Верно.
— Чистая душа, — сказал я, — вот что значит жениться по любви… Нет, выходить замуж по любви. Хотя, возможно, барон тоже по любви, иначе почему баронесса так резко?..
— За что она его?
— Не сумел удержаться, — ответил я, — чтобы не поиметь новую служанку. Я говорил с ее младшей сестричкой… Это такая штучка, что еще годик, и уже никто из мужчин ей не откажет. А она будет из них веревки вить… В общем, баронесса либо сама узнала, либо барон повинился… это неважно. Она пришла в такую ярость, что… в общем, в ней пробудилось настоящее женское бешенство, дикое, как у всех женщин в глубине их темных душ, испепеляющее… в прямом смысле слова. Ну, в этом больше Астрида специалист, она тоже еще та зверюка.
Астрида сказала гневно:
— Но почему попросила меня помочь спасти ее от монстра?
— Она не помнила себя в ярости, — пояснил я. — А когда пришла в себя, то была уже, например, в своей спальне… Представляешь, пытаешься вспомнить, что за провал в воспоминаниях… а то и не пытаешься, мало ли какие пустяки в жизни, а тут прибегает кто‑то и кричит в ужасе, что господин барон сгорел, а на его месте только расплавленная пряжка от пояса и шпоры на остатках сапог!
Астрида прошептала:
— А на другой день служанка могла спросить, где господин.
— И когда баронесса догадалась, — договорил я, — женщинам даже не нужно догадываться, они чуют, как мой Бобик, то от служанки горстка пепла получилась еще меньше.
— А потом погибли остальные, — сказал я. — И все это время баронесса не понимала, в чем дело, плакала и пугалась, просила спасти ее от ужасного монстра!.. Эх, что же теперь с нею делать, она же скоро очнется… И снова не будет помнить, что случилось.
Астрида вздохнула и промолчала, маг взглянул на меня с интересом.
— А что… есть какие‑то варианты?
— Разумеется, — отрезал я. — Она никого не убивала, это ясно. Это ее гнев убивал, но она тогда себя не помнила и… вообще‑то в ней тогда был совсем другой человек. Если совсем уж честно, он есть в каждой женщине, спросите Астриду, но баронесса по своей чувствительности как‑то сумела в минуту горькой обиды и разочарования эго самое извлечь… В общем, раз мы не убили ее сразу, когда вроде бы как бы в порядке самозащиты, то сейчас уже… нехорошо.
