Виктор Дубровский - Тайные тропы
— Сколько хочет уважаемый уста за… это?
— Два золотых, господин.
Я внимательно, с прищуром, посмотрел на хозяина арт-бюро. Хозяин вздрогнул, но глаз не отвёл.
— Господин, здесь только позолоты на пятьдесят таньга! И четыре работника, не покладая рук, всю ночь работали и весь день!
Ну фигле, надо платить. Тут уж сам виноват, надо было тщательнее составлять ТЗ[8]. Да, здесь всё, всё, абсолютно всё нужно обговаривать до, а не после. В этот момент нервы не выдержали у кого-то из посетителей, и он рванул к мастеру:
— Если господин не может заплатить, то я выкуплю этот бунчук!
Я быстро сунул два золотых мастеру. Обернулся к нетерпеливому покупателю:
— Э… Уважаемый может купить у меня этот бунчук за два с половиной золотых! Кто больше? Два с половиной золотого раз! Кто даст больше за замечательный бунчук? Два с половиной золотого два!
— Три! Я даю три золотых! — встрял в торги следующий клиент.
Аукцион — дело новое для сынов степей. Ярмарка тщеславия. Понты, ясно дело, дороже денег. Я положил десять золотых в карман чистоганом. Хозяин мастерской чуть не пустил слезу, какие бабки мимо прошли. Я накинул ему ещё один золотой, для компенсации морального ущерба. Четверо биндюжников, надрываясь, вытащили памятник потраченным деньгам из мастерской и погрузили на арбу. Тут же к хозяину ломанулись заказчики с требованием и им сделать бунчуки не хуже проданного. Я всех выгнал, типа у меня ещё переговоры не закончились.
— Где этот гений? Который изготовил мне бунчук?
Я начал таскать юношу по двору за ухо, приговаривая:
— А теперь ты мне сделаешь. Сделаешь то, что мне надо, а не то, что тебе привиделось, козья морда.
— Почему, господин?
— Потому что мне нужен не ворон в масштабе пять к одному, а символ ворона. Ты знаешь, что такое символ?
— Нет, — ответил пацан, потирая ухо, — а что такое масштаб?
Пришлось отправить хозяина решать коммерческие вопросы, а самому заняться мастером-дизайнером. Объяснил ему, что такое символ, и как он соотносится с действительностью. Помянул масштаб и проекцию. На удивление способный юноша, но очень уж увлекающийся. Нарисовал мне приемлемую модель бунчука в масштабе 1:1, я проект утвердил. Но ждать готовое изделие уже не было времени, велел занести три бунчука мне на подворье, и не молоть языком. Умный вьюнош, надо бы его прибрать к себе поближе, а самому придётся купить себе оранжевого шёлку и ездить как попало.
В городе я услышал, как глашатаи орали новый указ Улахан Бабай Тойона про награду в деньгах и орден Меча Возмездия за поимку мятежников. Арчах выпятил грудь. Как же, как же. Герой, с печки бряк. Пошли мы с ним к мастерам-металлургам. Жаль, не забрал я у Таламата свою цепь, можно было бы продать. Но у него теперь своя фишка — перепоясаться веригами и месить всех, кто косо на него посмотрел. Это понятно всем, польские шляхтичи со своим гонором — просто дети перед степняком, который ищет приключения себе на задницу. Мы с Арчахом прошли в ту часть города, которая была выделена под кузницы. Я спросил какого-то мужика, где здесь живёт и работает самый уважаемый мастер. Дядька помотал головой и говорит:
— Вон там, третий двор отсюда, уста Хайсэр его зовут. Но он, наверное, с тобой не будет разговаривать.
— Спасибо, уважаемый. Я сам посмотрю, будет или нет.
— Да, это работа очень старинная. Сейчас таких не делают. И вообще, такое делать сейчас запрещено, — сказал мне мастер Хайсэр, когда я к нему все-таки дошёл. Через его многочисленных подмастерьев и прочей шушеры. Можно подумать, что Хайсэр — президент земной корпорации, занятый по самое немогу.
— Кем запрещено?
— Закон отца основателя, да пребудет с ним вечная слава. Ты Магеллан Атын? Про тебя много говорят.
Он обернулся и, понизив голос, продолжил:
— Заберёшь меня с собой, тогда будет разговор. Так — нет. Здесь вообще о странном лучше не говорить, и о том, что запрещено.
Мастер тем временем взял железную полосу и моим кинжалом сделал из неё строганину. Вот что значит спешка. Надо было с самого начала к мастерам прийти, выяснить все непонятки с их запретами.
Но пока мы чесали языки, примчался какой-то крендель, увидел на столе ножик и, не разобравшись в чем дело, начал орать:
— Какой шаман разрешил делать так?
— Что значит, разрешил, ты чё, старый пень?
— То, что разрешено делать, написано в книге! А что не написано, делать нельзя!
— Мужик, пасть закрой. Тебе в детстве не говорили, что когда разговаривают уважаемые люди, перебивать их невежливо?
Я забрал со стола кортик и вставил его в ножны.
— Покажи мне книги, может, я тебя прощу.
Я чего-то разозлился, от недопоя, наверное. Старый чёрт поворчал, но потом сказал, что у каждого Мастера есть такие книги, можешь, дескать, смотреть, если там хоть что-нибудь поймёшь. И умотал, что-то бурча себе под нос. Флаг тебе в руки и попутный ветер.
— Уважаемый Хайсэр, я не понимаю твоих слов. Что значит, «заберёшь меня с собой»? Я-то заберу, только не понимаю, как это делать.
— Мастера могут уезжать из города только, если Улахан Тойон разрешит. Просто так нельзя, — ответил мне уста.
— Короче, маэстро. Бери ноги в руки, в зубы книгу и пойдём ко мне домой, потолкуем без свидетелей. По дороге только зайдём, мне кое-что купить надо.
Тот, недолго думая, прихватил увесистый томик, и мы подались на базар. По дороге я встретил кого-то из мелких кандидатов в гринго, дал тому таньга и отправил к себе домой, с указанием, чтобы готовили обед. В разделе «Ткани» местного супермаркета, как всегда шум и гам. Мне нужна оранжевая ткань, пусть даже и без зелёненьких цветочков. Однако я опять натолкнулся на чудака, который продавал вискозу. Моё чувство прекрасного взбунтовалось, тем более, что цена была чуть меньше, чем шёлка. Я для верности выдернул клочок нитей из ткани и подпалил её зажигалкой. Точно. Оно самое и есть.
Продавец разинул рот и смотрит на меня, выпучив глаза.
— Аа-а-а-а-а! Шайтан!
Зажигалку увидел.
— Ну что вылупился, вшивая мохнатка абаасы! — взъярился я, — шёлк почему фальшивый продаёшь?
Когда про фальшивый шёлк услышали другие торговцы, то пришли в неописуемое волнение. Я дал волю своим растрёпанным нервам, разрешил себе погрузиться в экстаз базарной склоки, по свой эмоциональной насыщенности соизмеримой разве что со склокой трамвайной, кои в нашем Отечестве имели место быть. Её легко довести до апогея, а потом надо крикнуть «Бей гадов!» Грохнуть о мостовую чем-нибудь звонким, например, кирпичом в витрину. В этот самый момент и надо покидать трамвай, поскольку остановить погром уже невозможно и есть риск самому оказаться жертвой.
