Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 17
— Но Фауст — это я! — вскричал доктор. — Мефистофель перепутал и прихватил не того человека!
Аззи уставился на него. Его сверкающие глаза сузились, и поджарое бесовское тело напряглось подобно тетиве — признак, по которому наблюдатель с более цепким взглядом, нежели взгляд Фауста, мог бы догадаться, что в голове черта промелькнула какая-то дьявольская мысль.
— Многоученый профессор — это вы?
— Да! Я! Именно я!
Тут Маргарита со значением дернула своего любовника за рукав, и он счел нужным добавить:
— А это моя подруга Маргарита.
Аззи любезно кивнул и снова обратился к Фаусту:
— Весьма любопытный поворот событий…
— Любопытный, но не для меня, — резонно заметил Фауст. — Я горю желанием восстановить справедливость. Ведь Мефистофель хотел, чтобы именно я принял участие в Турнире. Вот я и требую того, что принадлежит мне по праву! Вы мне поможете?
Аззи в задумчивости зашагал взад-вперед по примятой траве. Он старался обуздать свою обычную склонность действовать очертя голову; на сей раз можно было напороться на множество острых углов, следовало сперва все хорошенько разузнать и хорошенько взвесить, прежде чем кидаться в авантюру. Но если ход его мыслей правилен, то подворачивается чертовски заманчивая возможность…
— Я свяжусь с вами через некоторое время, — наконец произнес Аззи.
— Дайте по крайней мере совет! Подскажите, куда направиться, чтобы нагнать Мефистофеля и самозванца.
— Ладно, — сказал Аззи, — Мой совет таков: чтобы догнать эту парочку, вам надобно совершить путешествие во времени. Стало быть, вам надлежит посетить Харона и сговориться о переправе в его лодчонке.
— Как я вам благодарен! — воскликнул Фауст.
Он подхватил за талию свою подружку, произнес вторую часть заклинания, которое начал еще в Тайном хранилище Ягеллонского музея, и оба растворились в воздухе.
Глава 12
Аззи пронаблюдал за отбытием Фауста, отметив для себя, как мастерски тот исчез. Сработано четко, без помарок: то был тут, потом вдруг хлоп — и сгинул без следа; никаких кончиков одежды, которые еще какое-то время засасываются в пустоту, никаких медленно угасающих красок на месте пропадания, — словом, никаких огрехов, свойственных исчезновениям второсортных магов. Этот тип владеет магической техникой очень сносно для смертного. Разумеется, Фауст — особый случай. Про Фауста Аззи был давно наслышан…
Команды уборщиков закончили очистку луга, где происходил шабаш Черной Пасхи, лишь за полночь. Специальная группа санации простерилизовала места, где закопали нечистых зверей, которых использовали в бесовских действах. А духи-экологи бережно восстановили деревья и траву — деревья были искорежены ударами молний и обожжены адским огнем, а травы вытоптаны. Попутно духи-экологи очистили почву от всякой мерзости, попавшей на землю во время разнузданного празднества.
— Грязищи-то сколько убрали! — ворчал Рогнир, бригадир команды гномов. — Заблевали округу хуже, чем в прошлый раз.
— Да, славно погуляли, — рассеянно отвечал Аззи. По отрешенному взгляду беса угадывалось, что мысли его далеко.
— Теперь-то мы наконец свободны? — спросил раздраженный Рогнир.
Ему такая работа была совсем не по вкусу. Прежде чем появился этот чертов черт, Рогнир направлялся на ежегодную пирушку упсальских гномов, которую на сей раз затевали в далеком французском городке Монпелье. Шел себе тихо-мирно по подземному ходу (существует целая сеть подземных коммуникаций, построенных гномами) и тихонько напевал. Предстоял самый большой для гномов праздник года, когда они похваляются придуманными вариациями в своих старинных танцах и новыми мелодиями, сочиненными для старых песен. Гномы — большущие консерваторы, обожают свое древнее искусство и терпеть не могут всякие новшества, которые всегда оказываются недолговечными. Гномы любят переделывать старое: тут прибавили словцо, тут фигуру в танце. В течение последних месяцев Рогнир с товарищами по клану прилежно репетировал несколько вариаций тарантеллы. (Стоит объяснить, что в клан входят пять-семь гномов, и такой клан заменяет гномам семью, а главное, позволяет следить, чтобы каждый по очереди ставил выпивку для всех.) Рогнир собирался встретиться с остальными членами своего клана неподалеку от Монпелье. Итак, он поторапливался, как всегда опаздывая, — и нате вам: перед ним вырастает этот Аззи и загораживает проход.
— Привет! — говорит чертов Аззи. — Мы кажется, знакомы, а?
— Встречались разок, — отзывается Рогнир, узнавая беса. — Вы обещались выгодно вложить мои сбережения. Позвольте воспользоваться случаем и осведомиться: где нынче мои сбережения?
— Так я же как раз и бегу по вашим делам! — заявляет Аззи. — Не беспокойтесь о своих денежках, ведь один раз вы уже получили проценты, помните? — Тут он по-свойски кладет свою лапищу Рогниру на плечо и медовым голосом спрашивает: — Сдается мне, вы в данный момент без дела?
— Я спешу на встречу, — отвечает Рогнир.
— Это может подождать, — говорит Аззи. — Вы мне нужны — предстоит прибраться после Ведьм иного шабаша.
— А почему бы вам самому не заняться уборкой?
— Я в чине надзирателя, а не работника, — терпеливо объясняет Аззи. — Пошли, будьте паинькой.
Словом, пришлось быть паинькой и согласиться, хотя Рогнир был полон желания отказаться. Но, сами посудите, у какого гнома хватит духу, оказавшись один на один с бесом, послать того куда подальше. Черти, они опасные бестии, куда опаснее гномов… которые, говоря по совести, хотя и умеют делать страшные рожи, сами по себе нисколечко не страшны.
Неприязнь между гномами и чертями уходит корнями в древнюю историю. С незапамятных времен гномы и черти совместно проживают в подземном царстве, но отнюдь не на равных правах. Черти всегда были правящим классом. Им даже в голову не приходила идея о равенстве. Гномы полагали, что ими постоянно помыкают. Никогда ни один гном не мог продвинуться на руководящую должность. Никто не хотел иметь своим начальником гнома. Даже сами гномы не могли долго терпеть над собой власти своего товарища-гнома.
Какое-то время зрел мятеж против чертей-притеснителей, однако до дела так и не дошло: гномы по натуре своей — народец, помешанный на традициях, и раз уж повелось от предков покоряться и терпеть, стало быть, и надо покоряться, а не бунтовать. Их сердца пылали любовью к накатанной колее, они все норовили делать так, как делалось прежде.
Бесы же, наоборот, новаторы, просто шило в одном месте. И надменные, глядеть тошно. И политиканы.
