Анна Чарова - Любовь приходит в черном
В отличие от Кристины Танюхе было чуждо лицемерие, если она радовалась чужому счастью, то всегда искренне.
Марина глянула на часы: осталось две минуты. Тампошка был помешан на пунктуальности и являлся всегда ровно в девять тридцать.
Вспомнив вчерашний вечер, вытянувшиеся лица Тампошки и Кристины, Марина невольно заулыбалась и даже упустила из виду момент, как скрипнула дверь и миру явился главред, маленький, но важный, водрузил на трибуну ноутбук и обвел сотрудников взглядом из-под спущенных на кончик носа очков.
— Доброе утро, — проговорил он, и Марина очнулась, стерла с лица улыбку; приготовилась скучать, заранее зная, что ничего нового не услышит: кого-то похвалят, кого-то изберут козлом отпущения и ткнут лицом в лужу.
Ответственного работника Марину Кнышеву чаще хвалили. Сегодня же вся похвала досталась Кристине. Она сидела рядом с гламурной блондинкой Щербининой, предположительно любовницей хозяина концерна.
При других обстоятельствах Марина разозлилась бы, что самый популярный репортаж, растиражированный конкурентами, остался без внимания, но сейчас такие мелочи не омрачали ее счастья.
В конце концов Тампошка и про нее вспомнил, процедил похвалу сквозь зубы и приступил к пинанию нерадивых сотрудников. Чаще всего он выбирал жертвой Авдееву — вечно растрепанную женщину неопределенного возраста, затюканную тремя детьми и психически нездоровым мужем.
Авдеева работала редактором и частенько не сдавала тексты в срок, потому что засыпала на работе. Другую бы уже давно уволили, но Авдееву Тампошка жалел. При всей своей непривлекательности главред был человеком неплохим, отзывчивым, хотя тщательно это скрывал.
Больше никого Тампошка не ругал. Напомнил, в каком престижном журнале все работают, рассказал о планах на следующую неделю и распустил собрание на удивление быстро.
Марина не спешила уходить, чтоб не толкаться на выходе. Танюха наклонилась и прошептала:
— Кристина брызжет ядом от зависти.
— Хорошо, — ответила Марина безучастно, отмечая, что мелочи, которые раньше вызвали бы душевный отклик, сейчас не волнуют ее: она оглушена более сильным переживанием. Настолько оглушена, что ничего вокруг не видит и не слышит. Не хотелось бы привязываться к Артуру, но, похоже, это уже случилось, уже потянулись к нему невидимые нити уз. Пока они тонкие, но еще немного, и нити превратятся в цепи. Любить хищника себе дороже. Их жены — несчастные забитые создания, а любовницы у них долго не задерживаются.
Разумнее было отказаться от него сейчас, но Марина, как начинающий наркоман, убеждала себя, что сумеет это сделать потом, не отказываться же от удовольствия!
Тренькнул телефон — Марина вздрогнула и, блаженно улыбаясь, полезла в сумочку, чтобы прочитать сообщение. Она была уверена, что ей написал Артур, но это была мама: «Привет. Когда освободишься, позвони. Скучаем».
Нахлынула обида, захотелось разбить о стену телефон. «Кнышева, стыдно. Держи себя в руках. Ведешь себя, как истеричная малолетка». Уставившись на экран телефона, Марина не заметила, как все разошлись, в актовом зале остались она и Танюха, наблюдающая за ней, подперев голову рукой.
— Пошли уже, влюбленная женщина. Смотришь на тебя, и аж завидно.
Марина грустно улыбнулась и подумала, что правильнее посочувствовать, потому что влюбленные — те же наркоманы, только зависимость не от вещества, а от человека. Сначала думаешь, что побалуешься, а через некоторое время бросишь, но потом оказывается, что балуются тобой.
В голове — каша, в душе лилии разворачиваются и розы благоухают, а надо работать. Марина вздохнула, уставившись на экран монитора. Пора явить миру новую сенсацию, например, попытаться выяснить, кто он, возлюбленный Оливии. Да, и не помешало бы узнать, как себя чувствует поп-дива, в «Космосе» ее не было.
Марина ввела в строчке поисковика: «Оливия, самоубийство, самочувствие». Первые ссылки были на ее материал, только растиражированный и слегка переделанный сомнительными ресурсами. А вот ссылка на видео датировалась вчерашним вечером.
Программа называлась «Код доступа», вел ее скандально известный Алик Бобров, сынок олигарха, жаждущий славы. Денежки папани открывали перед ним все двери, и закрытое учреждение, где лечилась Оливия, не было исключением.
— От бобра не жди добра, — пробормотала Марина и приступила к просмотру.
Начало, где кудрявый мажор с килограммовой «голдой» и очками в пол-лица занимался самолюбованием и пересказывал ее текст, Марина промотала — она не любила Боброва, его нечистоплотность, презрение ко всем и понты. Вот уж великий журналист! Если б не папенькины денежки, репортажей не было бы, кто б его пустил бесплатно в психиатрическую лечебницу?
Все знали, кто такой Бобров, даже самые несведущие домохозяйки, однако он играл в шпиона и якобы пробирался в палату Оливии обходными путями: через столовую, прачечную, прятался в складских помещениях. Опять пришлось проматывать.
На беседе с лечащим врачом Марина остановилась. Это был высоченный верзила в квадратных очках, с седой щетиной и нездоровым блеском чуть косящих глаз. Аккуратная папочка в руках и фонендоскоп, переброшенный через шею, намекали на то, что беседа — не более чем инсценировка.
Для начала врач немного поломался, но Бобров наседал с изяществом бульдозера, и в конце концов бастион нал. Александр Степанович Ямяк, так звали врача, стреляя по сторонам глазами, начал рассказ:
— У Оливии тяжелая депрессия, она не ест и не спит. Полностью отсутствует жажда жизни.
Бобров пригладил черные локоны:
— Вот как… Она не пыталась повторить попытку самоубийства?
— Это не исключено, потому мы вынуждены, э-э-э, обезопасить ее от себя самой.
— Можно ли с ней поговорить?
— Она не идет на контакт. — Яхмяк оглянулся назад. — Но ладно, только быстро.
Камера в руках оператора дрогнула и поплыла вдоль коридора, выхватывая одинаковые двери, похожие на тюремные, и периодически возвращаясь к гордо расправленной спине Боброва, который по наставлению Ямяка надел медицинский халат, но застегивать не стал, чтобы не прятать загорелую грудь с цепью и черными завитками волос.
Сначала Марине подумалось, что Оливия спит, повернувшись лицом к стене и поджав ноги, но Ямяк протопал к ней, потормошил:
— Оливия, вставайте. Надо на процедуры.
Протяжно вздохнув, незнакомая усталая женщина села, бездумно уставилась на Боброва. На ней была серая пижама, похожая на тюремную. Волосы висели неопрятными сосульками, под глазами залегли черные круги, бескровные губы шевелились, будто она читает молитву.
