Стивен Эриксон - Сады Луны
Рваная Снасть поморщилась.
— А кто ещё? Этот тип вообще никогда не спит.
— Хотел бы я знать, что на сей раз? — Он стоял и оглядывался в поисках своей туники.
Снасть смотрела на него. Он был такой худой, что они казались идеально неподходящими друг другу. В жидком утреннем свете, который сочился сквозь брезентовые стенки шатра, его нескладная, угловатая фигура словно смягчилась, стала детской. Для столетнего мужчины Калот отлично сохранился.
— Локон исполнял какие-то поручения Дуджека, — сказала она. — Наверное, речь идёт просто об отчёте.
Калот хмыкнул, натягивая сапоги.
— Вот тебе и кара за то, что взялась командовать магическим отрядом, Снасть. И признаюсь, салютовать Нэдариану было не в пример легче. Когда я вижу тебя, мне сразу хочется…
— Давай к делу, Калот, — сказала Рваная Снасть; она хотела, чтобы это выглядело шуткой, но слова прозвучали раздражённо, и Калот обиженно покосился на чародейку.
— Что случилось? — тихо спросил он, хмурясь так, что на его высоком лбу прорезались привычные морщины.
«А я-то думала, мы от них уже избавились». Рваная Снасть вздохнула.
— Не знаю, но Локон связался с нами обоими. Будь это просто отчёт, ты бы по-прежнему храпел.
Молча, с растущим напряжением, они принялись одеваться. Не пройдёт и часа, как Калот сгорит в волне синего пламени, и лишь вороны откликнутся на отчаянный вопль Рваной Снасти. Но сейчас два мага просто готовились к незапланированному собранию в шатре Первого Кулака Дуджека Однорукого.
У раскисшей тропинки рядом с шатром Калота дежурные солдаты сгрудились у жаровни с горящим конским навозом и протягивали руки к огню. На дорожках почти никого не было — слишком рано. Ряды серых шатров тянулись по склонам холмов на равнине, окружавшей Крепь.
Полковые знамёна тяжко колыхались на слабом ветру — за ночь он изменил направление и теперь доносил до Рваной Снасти вонь выгребных ям. Над головами последняя пригоршня звёзд таяла в светлеющем небе. Картина казалась почти идиллической.
Рваная Снасть плотнее запахнулась в плащ, защищаясь от холода, и обернулась посмотреть на громаду горы, которая висела в четверти мили над Крепью. Чародейка окинула взглядом изрезанную поверхность Семени Луны — как называлась эта глыба с давних времён. Источенная, словно сгнивший зуб, базальтовая цитадель была домом самого могущественного врага, с которым когда-либо сталкивалась Малазанская империя. Парившую высоко над землёй крепость Семени Луны невозможно было осадить. Даже личная армия нежити Ласиин, т'лан имассы, которые странствовали легко, как пыль на ветру, не могли или не хотели пробиться сквозь магическую защиту Семени.
Маги Крепи нашли себе могущественного союзника. Рваная Снасть вспомнила, что Империя уже однажды сцепилась рогами с таинственным господином Луны, ещё во дни Императора. Дело могло кончиться плохо, но Семя Луны вышло из игры. Никто из ныне живущих не знал, почему — это был один из тысячи секретов, которые Император унёс с собой в подводную могилу.
Новое появление Луны здесь, в Генабакисе, стало для всех сюрпризом. И на этот раз она не исчезла в последнюю минуту. Шесть легионов колдунов тисте анди под командованием военачальника по имени Каладан Бруд спустились с Семени Луны и объединили силы с наёмниками из Багровой гвардии. Вместе они принудили к отступлению Пятую малазанскую армию и теснили её на восток вдоль равнины Рхиви. На четыре года потрёпанная Пятая завязла в Чернопёсьем лесу, где ей пришлось раз за разом отбивать атаки Бруда и Багровой гвардии. Это противостояние быстро превращалось для малазанцев в смертный приговор. Но Каладан Бруд и тисте анди явно не были единственными обитателями Семени Луны. Невидимый владыка остался в самой цитадели, привёл её сюда и заключил договор с могучими чародеями Крепи.
Отряд магов Рваной Снасти почти не имел шансов в магическом бою с такими противниками. Так что осада затянулась, и только «Мостожоги» упорно пытались подкопаться под древние стены города.
«Останься, — попросила она Семя Луны. — Крутись вокруг своей оси без конца и не дай запаху крови и крикам умирающих воцариться на этих землях. Задержись хоть на миг».
Калот стоял рядом с ней и ждал. Он ничего не говорил, понимая, что этот взгляд стал для неё своего рода ритуалом. Именно за это, среди прочего, Рваная Снасть и любила Калота. Как друга, разумеется. Ничего серьёзного, ничего страшного — просто любовь к другу.
— Чувствую, Локон теряет терпение, — пробормотал Калот рядом с ней.
Она вздохнула.
— Я тоже это чувствую. Поэтому и не спешу.
— Понимаю, но мы не можем слишком сильно опаздывать, Снасть. — Он задорно улыбнулся. — Это невежливо.
— Гм-м, нельзя же им позволить с лёту сделать определённые выводы, так ведь?
— Далеко им лететь не придётся. В любом случае, — его улыбка слегка поблекла, — нам пора.
Через несколько минут они добрались до штабного шатра. Одинокий морпех, который стоял на карауле у входа, дёрганно отдал им честь. Рваная Снасть задержалась и поймала его взгляд.
— Седьмой полк?
Стражник кивнул, отводя глаза.
— Да, чародейка. Третий взвод.
— То-то ты выглядишь знакомым. Передай привет от меня сержанту Ржавому. — Она подошла поближе. — Что-то разлито в воздухе, солдат?
Он моргнул.
— Высоко в воздухе, чародейка. Выше не бывает.
Рваная Снасть взглянула на Калота, который задержался у входа в шатёр. Калот надул щёки и скорчил шутливую физиономию.
— То-то я его почуял.
Она подмигнула в ответ. И увидела, что из-под железного шлема стражника катится пот.
— Спасибо за предупреждение, солдат.
— Это честная сделка, чародейка. — Парень снова отсалютовал, на этот раз резче и по-своему доверительно.
«И так год за годом. Утверждаю, что мы с ними одна семья, Вторая армия — самый старый переформированный легион, одна из личных армий Императора. Честная сделка, чародейка. Спасай наши шкуры, а мы спасём твою. Всё-таки — одна семья. Так почему же я всегда чувствую себя среди них такой чужой?» — Рваная Снасть отсалютовала в ответ.
Они вошли в шатёр. Чародейка сразу почувствовала присутствие силы — то, что Калот называл «запахом». У него от этого глаза слезились. У неё — начиналась мигрень. Рваная Снасть очень хорошо знала это конкретное проявление силы, и та была совершенно противоположна её собственной. От этого голова болела ещё сильнее.
В шатре, в первой комнате, лампы лили сумрачный, дымный свет на дюжину деревянных стульев. На походном столике у стены стояли кувшин с разведённым водой вином и шесть потускневших кубков, на которых поблёскивали капли конденсата.
