Ирина Котова - Королевская кровь-4
Гости старого города шли обратно, оставляя за спиной так и не оживший дворец.
— Нет, — проговорил Владыка Истаила, — не думаю. Но надеюсь. До весны еще есть время. Я сделал все, чтобы Пески проросли в ее душе, теперь остается только ждать.
— Если она и вернется, то не к Пескам, а к тебе, Нори-эн, — Чет заливисто свистнул, и зазевавшийся песчаный лис сорвался с места и побежал прочь, стелясь по земле. — Но сидеть и ждать… ждут женщины, Владыка. Когда ты собираешься в Рудлог?
— Я и не собираюсь просто ждать, Чет. Но рано еще. Пусть пока распробует свою свободу.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Нори.
— Если бы, друг…
Мужчины вернулись на площадь, и через несколько мгновений уже снова поднимались в воздух двумя крылатыми ящерами.
«Куда ты сейчас, Чет?»
«К Белому морю, Нори. Поздороваюсь и в Йелловинь».
«Удачи, Мастер».
Пять дней назад, Маль-Серена.
Царица Иппоталия почти каждое утро встречала рассвет на берегу океана. Она видела многие рассветы— и нежные, розовеющие, купающиеся в тихой и дымной зеркальной поверхности, и стылые, когда по поверхности воды тянет низом северный ветер с владений Гюнтера Блакорийца, а море тревожно гонит косые волны на берег, и штормовые, грозные, когда солнце едва пробивается из-за рваных туч и пляшет светлыми пятнами на огромных валах зеленоватой воды, рушащейся песком и пеной к ногам владычицы Маль-Серены.
В любую погоду она купалась — здоровалась с морем — и оно крепко держало свою дочь в прозрачных ладонях, показывало ей чудеса в своих глубинах, дарило тяжелые старинные сундуки с затонувших когда-то кораблей, играло с ней дельфинами и касатками, щекотало стайками разноцветных рыбок. И сама она родилась в соленой воде, и дочерей рожала в теплом прибое — и каждую океан принял ласково, нашептав ей имя. И в последний путь дети Синей Богини уходили в свою стихию, как было заведено испокон веков.
Редко, но бывало, что царица по несколько часов проводила под водой и выходила на берег цветущая, прекрасная, отдохнувшая лучше, чем после самого сладкого сна. В народе говорили, что иногда правительница, как и далекая основательница царского дома Таласиос Эфимония Серена, оборачивается большой чайкой и лениво скользит над волнами, а то и садится на воду и долго качается на них — когда ей нужно подумать. Но из говоривших никто этого лично не видел, а живущие во дворце умели хранить секреты.
Вот и сегодня ждали свою царицу на берегу служанки с полотенцами и напитками, ждала охрана — хотя кто бы посмел напасть на госпожу в ее владениях? — а она медленно выходила из неохотно отпускающего ее океана, целующего на прощание ее спину и ноги, и тело после воды казалось тяжелым, грузным. Поднявшееся уже солнце грело песок и светило ей в лицо, и чайки кричали своими пронзительными голосами, и теплый ветерок обещал жаркий день, даром, что зима была на носу.
Царица вдохнула соленый йодистый воздух, улыбнулась рыбешкам, тыкающимся ей к ступням, и вышла на берег. Служанки вытерли ее тело, помогли надеть простой хитон, подали напитки — и она медленно пошла ко дворцу в сопровождении стайки женщин.
Сквозь старую оливковую рощу с кряжистыми деревьями, трепещущими сизыми листьями, пролегал ее путь, и она замедлила шаг, почувствовав что-то необычное — и свернула влево, туда, где деревья стояли очень плотно, давая густую кружевную тень.
Там, прислонившись к толстому стволу, спал мужчина — красноволосый, обнаженный, белокожий, и аура его была очень знакомой — как у всех детей Воды. Охрана мгновенно окружила его, а царица, склонив голову, любовалась неожиданным гостем.
— Тихо, не гомоните, — цыкнула она на взволнованных служанок — как так, мужчина во владениях царицы! Но спящий, почуяв приближение людей, уже открыл глаза, в руках его полыхнули клинки — и он вскочил, застыл, чуть наклонившись вперед и рассматривая подошедших. И тут же клинки исчезли, а он опустил глаза и поклонился.
— Кажется, я узнаю тебя, — сказала царица удивленно, — хотя никогда не видела таких, как ты. Приветствую, брат мой по матери.
— Я тоже узнал тебя, — мужчина смотрел с почтением и восхищением, столь приятным женскому взгляду, — воистину, род морских дев не выродился. Ты прекрасна, дочь прекраснейшей. Верно ли я понял, что Ксантиппа, царица островная, приходится тебе прародительницей?
— Ксантиппа жила пять веков назад. Меня зовут Иппоталия, но ты можешь называть меня сестрой. Как твое имя?
— Четери, — сказал дракон, и не удержался, окинул собеседницу еще раз восхищенным взглядом. — Я прилетел за помощью, прекрасная Иппоталия. Не откажи мне, и я отработаю свой долг. И скажи своим воительницам, — добавил он весело, — чтобы убрали оружие. Не хочется …обижать их.
Серенитские стрелки, держащие в руках пистолеты, не дрогнули — хотя всем было видно, что незваный гость сложен как воин и двигается так же.
— Мужчины, — фыркнула царица весело. — Все вам воевать да долги множить. Принесите гостю одежду, — приказала она служанкам. — И пусть накроют стол на двоих. А ты, — она снова обратилась к Чету, — пока расскажи мне, в чем твоя беда. И… покажешь мне свои крылья, брат?
Завтрак им накрыли в открытом павильоне, так, чтобы видна была лазурная гладь моря. И завтрак этот, к неудовольствию Иппоталии, запоздал — все обитатели дворца сбежались посмотреть хоть издалека на огромного белокрылого дракона, важно ступающего по берегу, опускающего большую голову к их царице — та, ничуть не смущаясь, чесала его за ушами, трогала красный костяной гребень на шее, которая была толще самого толстого дерева, гладила длинные перья. Знакомиться с необычным гостем пришли и мужья царицы, и ее дочери, и внучки — и бедный Чет в конце концов невежливо рыкнул и сбежал в море.
Когда он вернулся, царица ждала его в павильоне у накрытого стола и довольно улыбалась. С перьями или без, мужчины остаются мужчинами.
— Не желаешь ли ты отдохнуть? — спросила она искушающе, взглядом показывая на ожидающих в сторонке служанок. Чет посмотрел туда, улыбнулся.
— Ни одна из них не сравнится с тобой, моя царица. Но твоя постель для меня закрыта, так что я лучше буду наслаждаться этим завтраком.
— Умный, — лукаво смеясь, ответила Иппоталия и потянулась за тонкой сладкой лепешкой с пастой из грецкого ореха, — только вот если я скажу, что приняла бы тебя?
— Не приняла бы, — прямо сказал Чет, — в твоей ауре нет вожделения, только любопытство, так что не дразни меня, прекраснейшая. Хоть я и смутно вижу, зато и без ауры всегда знаю, когда женщина меня хочет.
Царица, склонив голову, смотрела на него — и улыбалась все грустнее, пока не стала совершенно серьезной.
