Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович

Спускались они в прежнем порядке: Акинфий Никитич впереди, Савватий за ним. Пустая Слуховая горница. Второй пустой ярус. Третий пустой ярус и дверь наружу. Малая винтовая лесенка. Чердак под высокой кровлей. Большая винтовая лестница. Полутёмное гульбище.

Онфим ждал, чтобы запереть башню за гостями, но Акинфий Никитич намеревался ещё осмотреть подклет. Он хотел своими глазами убедиться, что Степан Егоров убрал все приметы подвального лаза. Подвал хранил тайну Акинфия Демидова, и в неё были посвящены только Егоров с Онфимом. Ну и Семёнов, конечно, хотя он не любил соваться в башню. Ну и Мишка Цепень.

Акинфий Никитич взял у Онфима котелок с углями и распахнул правую дверь — не ту, за которой была внутристенная лестница в пробирный горн. За правой дверью располагалась сдвоенная горница. Своды, тяги, печь, окошки, могучие сундуки для слитков серебра, шкапы с заводскими книгами, столы, какие-то ящики… На чугунном подоконнике стояли рудничные масляные светильники — блёндочки. Акинфий Никитич зажёг одну от углей в котелке.

— И ты затепли, — велел он Савватию, кивнув на другую блёндочку.

В два огня будет лучше видно.

Акинфий Никитич не боялся звать Савватия. Всё равно тот знает о подвале — да многие ведь знают. А Савватий бывал в башне больше всех и без надзора. Только Онфим лазал сюда чаще, чем мастер по курантам.

В толстой стене двойной горницы темнела узкая, словно крышка гроба, дверка. За ней находился другой внутристенный ход — неудобная и крутая лестница в подклет. Акинфий Никитич и Савватий спускались лицом к узким и высоким ступенькам: стукались коленями и шаркали плечами по кирпичам.

В подклете — на первом ярусе башни — царила тьма кромешная. Тускло-багровый свет блёндочек зашевелился на сводах, покрытых ледяным мехом куржака, на стенах, на чугунных плитах пола. От дыхания клубился пар. Акинфий Никитич придирчиво озирался.

Дверь внутристенной лестницы размещалась рядом с прямоугольным углублением — выходом на улицу к воротам Господского двора. Акинфий Никитич толкнулся туда — заперто надёжно. После предательства Тараски и бегства Цепня Онфим задвинул эту дверь засовом и навесил амбарный замок.

Савватий странно топтался, глядя себе под ноги. Акинфий Никитич понял, что часовой мастер пытается угадать чугунную плиту, под которой скрывается крышка люка над лазом в подвал. «Это хорошо, — сказал себе Акинфий Никитич. — Если ищет — значит, не пронюхал, где она».

Егоров действительно прибрался в подклете как нужно. Всё чисто и пусто. Никаких следов. Но что это за дрянь на полу?.. Акинфий Никитич посветил блёндочкой, и Савватий, заметив озабоченность хозяина, опустил пониже свой фонарь. На чугунных плитах размазалось большое смоляное пятно — рыхлый слой из каких-то жирных хлопьев то ли сажи, то ли копоти. Длиной пятно было, наверное, аршина четыре и больше аршина шириной.

— Ветошь здесь сожгли, что ли? — спросил Акинфий Никитич и растёр башмаком по чугуну обугленный лоскуток холстины.

Савватий наклонился и что-то выковырял из стыка двух плит.

— Покажи, — потребовал Акинфий Никитич.

На ладони у Савватия лежал наполовину оплавленный медный крестик.

Акинфий Никитич задумчиво покрутил его в пальцах и сунул в карман.

— Выясню у Егорова, что за притча… А ты забудь.

Конечно, завод и башня принадлежали Демидову. Но Савватий не был его крепостным. Да, он продал Акинфию Никитичу свои умения — немалые умения, ежели честно. И ещё он уступил свою женщину. Однако не себя же самого, чтобы им командовали как собакой. Савватий угрюмо усмехнулся:

— Что мне забыть, хозяин? Что Цепень у тебя в подвале башни сидел?

Эти слова словно хлестнули Акинфия Никитича по лицу. Сузив глаза, Акинфий Никитич помолчал, чтобы унять гнев.

— Подвал затоплен, — глухо возразил он.

— А что же тогда поручик Кожухов обшаривал?

Савватий говорил о событиях двухлетней давности.

Тогда только-только взвихрилось следствие по заводам. Всякая шваль уверовала, что Демидовых можно свалить, и возжелала поживиться чем-нибудь от их обрушенного царства. Канцелярист Берг-коллегии Капустин шустро настрочил на Акинфия донос: мол, в Невьянском заводе из своего серебра Акинфий чеканит деньги. Плавить серебро заводчикам не воспрещалось, но деньги чеканить — это измена державе и государыне! Из Питербурха в Невьянск тотчас метнулась комиссия поручика Кожухова.

— Кожухов здесь уже по брюхо в воде бродил, — сказал Акинфий Никитич, и это была правда. — А тебе я полезный совет дам, Лычагин: не верь сплетням, как тот Кожухов, и не придётся чертей в подпольях ловить.

Акинфий Никитич почувствовал, как давят на него заиндевелые своды. Он пристально посмотрел Савватию в глаза. Мысль о тайной чеканке монет надо было выбить у Савватия из головы, иначе дело добром не кончится, а Савватий ему ещё нужен, чтобы найти беглого Цепня.

— Ты же не дурак, Лычагин. Подумай сам, посчитай. Чтобы пуд серебра получить, надо очистить в гармахерском горне пудов пятьдесят гаркупфера. Это семьдесят пудов чёрной меди. Или сто пудов роштейна. Или триста пудов руды. А столько руды без учёта переплавить — не сосульку лизнуть.

Савватий молчал, не глядя на Акинфия Никитича.

— Дале считай… Из пуда серебра чеканится шестьсот тридцать рублей. Много оно для меня? Башня, — Акинфий Никитич поднял палец, указывая на свод, — мне в четыре тыщи двести рублей встала. Куранты — в пять тысяч. А это ведь блажь. Но вот такой я богатый. Выгода ли мне при честных деньгах ещё и фальшивые шлёпать? За такой промысел награда — петля.

Акинфий Никитич надеялся, что убедил мастера.

— Кожухов не за фальшивыми деньгами прискакал, — примирительно добавил Акинфий Никитич. — Ему бумаги были нужны, а не серебро.

Кожухов действительно искал утайку железа. Он приказал предъявить учётные книги по заводам. Акинфий Никитич тогда торчал в Питербурхе: думал, что взяткой барону Шафирову он задушит следствие, а Шафиров его обманул. Кожухова тогда в Невьянске встретил Степан Егоров.

Егорыч успел подготовиться: все учётные книги из господского дома подземным ходом утащили в подвал церкви. Однако ж заводской иерей Никита Попов донёс Кожухову, что под его храмом — возня приказчиков, и Кожухов захватил сундуки с книгами. А потом совсем распоясался. Под башню залез. Допросил с острасткой всех приказчиков и мастеров. Сгрёб кое-кого из раскольников — в том числе и самого Гаврилу Семёнова, заковал в кандалы и отправил в Верхотурскую канцелярию. В конце концов, ничего не разумея в заводском деле, остановил домну. И уехал, довольный собой.

Акинфий Никитич возвратился как на пепелище. Конечно, домну задули снова. Гаврилу Семёнова Акинфий Никитич выкупил. На иерея написал в Тобольскую консисторию, присовокупив к посланию колокол в подарок, и Никиту Попова сослали в Нерчинск. Но мысли Акинфия Никитича были заняты другим. Его тогда поразило мрачное чудо, свершившееся с явленной иконой батюшки. И он призвал Леонтия Злобина остановить падение башни.

Маленькие блёндочки еле освещали обширный подклет. Своды казались напряжёнными изгибами огромных кирпичных пружин, сдавленных адской тяжестью башни, и тьма была такая плотная, потому что её сверху как бы прижимало гнётом. Красные всполохи шевелились на лице у Савватия.

— А в каком же каземате ты Цепня после работы с курантами держал? — упрямо спросил Савватий. — И за что Мишке такая кара — полгода в тюрьме?

— За что надо, за то и покарал, — ответил Акинфий Никитич. — Где надо, там он и сидел. А потом сбежал и обокрал контору. Цепень — просто вор.

Савватия такие слова не убедили. Акинфий Никитич видел, что мастера точат сомнения. Что ж, надо покончить с этим — навсегда и без жалости.

— И зачем тебе сейчас Мишку-то искать? — всё допытывался Савватий, словно имел право допрашивать хозяина. — Украденное ты вернул. Пусть Цепень катится на все четыре стороны, бог ему судья. Или мести жаждешь?

Акинфий Никитич хищно улыбнулся. Он поймал то слово, которое объясняло все подозрения Савватия! Месть — сестра зависти, а чужая зависть Демидовым давно уже известна. И правду от лжи зависть не отличает.