Вспомни меня (ЛП) - Бобульски Челси

— Не подходи ближе, Томми, мой мальчик. Я увидел её первым.

— О, Боже, — бормочет Алек, убирая волосы с лица и сцепляя руки за головой.

Я подавляю смешок.

— Хорошо. Привет, — говорит Томми, засовывая большие пальцы в подтяжки и делая шаг ко мне.

Девушка рядом с Томми толкает его локтем в рёбра.

— Я Мойра, — говорит она. — Девушка Томми.

Алек отталкивает Фитца и Томми от меня.

— Может быть, это была не такая уж хорошая идея, — шепчет он мне на ухо.

— Почему? — спрашиваю я.

— Всё в порядке, — говорит Алек, его волосы низко падают на глаза. — Тебе не нужно притворяться, что тебе это нравится. Мы можем свалить отсюда.

— Я не притворяюсь.

Чтобы доказать это, я беру напиток Фитца из его рук и допиваю оставшийся джин. Алек смотрит на меня с отвисшей челюстью, пока я провожу тыльной стороной ладони по рту.

— Как насчёт этого танца?

Рот Алека слегка приоткрывается.

— Как пожелаете, мисс Сарджент.

Я хватаю его за руку и тащу на танцпол. Оркестр начинает другую песню, быструю и свободную. Я поворачиваюсь к Алеку, кладу правую руку ему на плечо и переплетаю свою левую руку с его. Медленно, как будто он не уверен, что должен, он кладёт руку мне на талию. Он смотрит на меня настороженным, неуверенным взглядом, но затем музыка ускоряется, и наши ноги начинают двигаться, и мой смех ослабляет его беспокойство.

Он кружит меня по полу, и я подстраиваюсь под него шаг за шагом. Я представляю, что должна чувствовать комета, проносящаяся сквозь Вселенную с невероятной скоростью. Я смутно осознаю людей вокруг нас. Во время одного обхода танцпола я замечаю Томми, Мойру и Фитца, которые улюлюкают и хлопают в ладоши, наблюдая за нами. Клара стоит в стороне, уперев руки в бока.

Алек отстраняет меня, так что мы едва держимся друг за друга кончиками пальцев, затем притягивает меня обратно к своей груди. Его друзья свистят. Я двигаюсь, чтобы снова увеличить расстояние между нами, но он прижимает руку к моей спине, притягивая меня к себе, и затем мы летаем по залу, наши ноги касаются пола всего на полсекунды, прежде чем снова взлететь. Я не осознаю ничего, кроме музыки и запаха лимонного дерева, всё ещё цепляющегося за кожу Алека, и ощущения его тела, прижатого к моему.

Мы замедляемся только тогда, когда музыка замедляется. Останавливаемся только тогда, когда музыка смолкает.

— Давайте поаплодируем этой паре, — объявляет руководитель оркестра, указывая на нас, и впервые я понимаю, что мы единственные, кто остался на танцполе.

Толпа аплодирует.

Алек наклоняется к моему уху.

— Хочешь пить?

Я киваю.

Он берёт две кружки пива из бара и ведёт меня к столику.

Я залпом выпиваю половину своей кружки, затем ставлю её на стол и откидываюсь на спинку стула.

— Вы такое удивительное создание, мистер Петров.

— Я? Это не я только что выпил половину джина Фитца.

Я качаю головой, глядя на него.

— Где, чёрт возьми, ты научился так танцевать?

— Мои родители вкладывали деньги в уроки, когда я был мальчиком, — отвечает он. — Отец сказал, что мне будет гораздо легче найти подходящую девушку, если я буду уметь танцевать.

— Думаю, мне бы понравился твой отец.

Губы Алека кривятся в грустной улыбке.

— Он бы полюбил тебя.

— А твоя мать? — спрашиваю я. — Когда я смогу с ней встретиться?

Его брови взлетают вверх.

— Ты хочешь познакомиться с моей матерью?

— Я должна поблагодарить её за уроки, — говорю я. — Если ты не заметил, я только что провела лучшее время в своей жизни.

— На самом деле, ты можешь встретиться с ней в любое время, когда захочешь, — отвечает он. — Она тоже работает в «Гранде».

— Она работает?

Он кивает.

— Она прачка.

Я кладу локти на стол, отчасти потому, что это удобно, а отчасти потому, что знаю, что маме это не понравилось бы.

— А твой отец? — спрашиваю я. — Он тоже работал в «Гранде»?

— Управляющий конюшни. Проделал свой путь от скромного конюха. Моим родителям было шестнадцать, когда они поженились. Вместо медового месяца они вложили все свои деньги в эмиграцию из России в Соединенные Штаты. Моя мать была беременна мной, когда они приехали в «Гранд». Это всё, что я когда-либо знал.

— Неудивительно, что ты знаешь, как выполнять здесь всю работу.

Он улыбается, само смирение, и крутит свой бокал на столе.

Оркестр переключается на более медленный сет. Я допиваю остатки пива.

— Готов к ещё одному вращению?

Алек делает то же самое, ставя свой пустой стакан на стол.

— Ещё бы.

Когда на этот раз Алек обнимает меня, моё бедро мягко покачивается под его рукой, это как медленный ожог глубоко в моей груди. Он смотрит на меня сверху вниз сквозь завесу длинных тёмных ресниц, прижимая меня ближе, очертания его тела сливаются с моими. Я чувствую, что что-то теряю, когда смотрю на него снизу вверх, но понятия не имею, что именно.

Это в равной степени пугает и завораживает меня.

Я не могу отвести взгляд.

ГЛАВА 18

НЕЛЛ

НА ЧАСАХ УЖЕ ЧЕТВЕРТЬ ШЕСТОГО, когда я возвращаюсь в наш номер, и хотя большая часть отеля всё ещё спит, уже появились признаки жизни в виде утренних бегунов, пересекающих вестибюль в спандексе и неоновых теннисных туфлях, бормочущих телевизоров из-за закрытых дверей, и запах свежесваренного кофе разносится по коридорам. Теперь, окруженной искрами жизни, легче быть смелой — легче искать разумные объяснения, чем верить, что музыка может исходить из ниоткуда, или ящики в ванной могут открываться сами по себе, а дверь в ванную может закрываться ни с того ни с сего.

Мои любимые объяснения того, что произошло в ванной, включают сейсмический сдвиг, сильный порыв ветра и то, что я так устала, что не помню, как запирала дверь или открывала ящики в поисках… чего-то.

Мыла, может быть.

Ладно, последнее объяснение немного неубедительно, но всё же.

Должно быть, я была бледной, когда папа, наконец, вернулся в комнату прошлой ночью — часом позже, — потому что он спросил меня, что случилось, и выглядел смущённым, когда я спросила его, был ли он в ванной.

— Нет, я только что вернулся из офиса. А что?

Я сказала ему, что спросила просто так, что мне показалось, я что-то слышала. Я сомневаюсь, что он мне поверил, но и вряд ли бы он поверил в то, что произошло на самом деле.

«А музыка? — призрачный голос шепчет в глубине моего сознания. — Та песня, которую ты всё время слышишь?»

Я презрительно фыркнула в ответ этому голосу. Всё очень просто. Очевидно, кто-то в отеле репетирует эту песню точно так же, как я репетирую свой танец. Я просто не могу понять, в какой комнате они находятся. Их может даже не быть поблизости — музыка может проникать через вентиляционные отверстия с другой стороны отеля, просто создавая впечатление, что она звучит в той же комнате, что и я.

«А голоса, которые ты слышала с ней?»

«А твоё имя на зеркале?»

«А сны?»

Этому есть гораздо более простое объяснение, которое подходит и для инцидента в ванной. Но я старательно избегаю этого объяснения, потому что оно наиболее правдоподобно и будет означать, что я не так хороша, как хочу быть. Потому что означает, что мне придётся бежать обратно к доктору Роби, поджав хвост, если я не смогу придумать, как это исправить самостоятельно.

Я так погружена в свои мысли, когда сворачиваю во внешний коридор, что не замечаю лестницу, пока не натыкаюсь ногой на её основание. Я вытягиваю руки и хватаюсь за металлические края, удерживая равновесие и себя, и лестницу. Надо мной раздаётся глубокий взволнованный звук. Я бросаю взгляд на пару длинных, обтянутых хаки ног и белую футболку, на мускулистую руку, тянущуюся к светильнику. Одна загорелая рука хватает арматуру, в то время как другая вытягивается для равновесия.

— Простите! — говорю я, морщась.