Вспомни меня (ЛП) - Бобульски Челси

Я направляюсь в ванную, включаю горячий душ и снимаю с себя запыленную одежду. Зеркало запотевает, поэтому я открываю крошечное окошко под потолком, так как наша комната находится слишком высоко, чтобы кто-нибудь, кроме птиц, прыгающих на цыпочках по зелёной медной крыше, мог меня увидеть.

Я вхожу в душ, разминаю узлы на шее и вдыхаю пар, пока вода бьётся о мои ноющие мышцы. Я закрываю глаза и напеваю себе под нос знакомую мелодию. Мне требуется мгновение, чтобы даже вспомнить, где я недавно слышала эту песню, а затем ко мне приходит ответ.

Бальный зал. Просачивающаяся через эти невероятно хорошо скрытые динамики.

По другую сторону занавески скрипит половица.

— Папа?

Ответа нет.

Кончиками пальцев я отодвигаю край занавески. Туман пара размывает туалетный столик и очертания двери, но я вижу достаточно, чтобы понять, что здесь никого нет. Я хмурюсь, а потом вспоминаю об открытом окне.

Должно быть, от порыва ветра задребезжали жалюзи.

Тем не менее, я побыстрее заканчиваю. Возможно, скрип исходил от папы с другой стороны двери, и я не хочу заставлять его слишком долго ждать, чтобы перекусить. Я выключаю воду, беру полотенце с душевой штанги и вытираю кожу насухо, а затем оборачиваю его вокруг себя и отодвигаю занавеску.

Я кричу.

Все до одного ящики под раковиной были выдвинуты и беспорядочно висели на петлях, как будто кто-то что-то искал и не успел их закрыть.

Папа?

Я бросаю взгляд на дверь…

Она заперта изнутри, но я не помню, чтобы запирала её.

А значит, человек, который это сделал, всё ещё находится со мной в ванной — окно слишком маленькое, чтобы кто-то мог пролезть, и находится слишком высоко, чтобы кто-то мог дотянуться, — но тут никого нет.

Я одна.

Мой взгляд останавливается на зеркале. Буквы начертаны на запотевшем стекле, конденсат стекает по стеклу.

Сердце колотится, я выскакиваю из душа, щёлкаю замком и открываю дверь. Пар клубами валит из ванной комнаты при внезапном порыве свежего воздуха. Я снова смотрю на зеркало, зная, что это было всего лишь моё воображение, что моё имя не будет написано на стекле.

Туман начинает рассеиваться, так что видны только верхушки букв, но имя всё ещё там.

Нелл.

А потом и оно тоже исчезает.

ГЛАВА 15

ЛИЯ

В БАЛЬНОМ ЗАЛЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ.

Мужчины в смокингах и женщины в бальных платьях, которые сверкают, как звёздная пыль, под тёплым золотистым светом люстры, кружатся под музыкальную подборку Вагнера, Штрауса и Мендельсона. Я благодарна за свою насыщенную танцевальную карту, благодаря которой Лон смог получить только три танца. Слишком много, если бы мы не были помолвлены, заставляя меня скучать по тем дням, когда он просто ухаживал за мной.

Я почти сразу выделяю из толпы Алека. Он стоит у дальней стены, держа в руках поднос с бокалами шампанского, и выглядит удивительно красивым в своей униформе и белых перчатках. Я наблюдаю за ним, бросая взгляды поверх плеч моих партнеров по танцу.

Иногда я чувствую себя храброй и посылаю ему улыбку или подмигиваю, а иногда я настолько захвачена его красотой, интенсивностью его взгляда, когда он смотрит на меня в ответ, что я ничего не могу сделать, кроме как смотреть и считать минуты до того момента, как смогу уйти.

В половине двенадцатого я жалуюсь на головную боль от шампанского и сообщаю Лону, что мне нужно будет уйти пораньше. Мама выглядит обеспокоенной — на меня не похоже уходить с вечеринки до полуночи, особенно с той, на которой моя танцевальная карта заполнена. Я ободряюще похлопываю её по руке, а затем убегаю. Она стала такой беспокойной с тех пор, как отец потерял больше половины своих клиентов, и чувство вины горит у меня в животе, как раскалённый уголь, но с каждым шагом, который я делаю, удаляясь от бального зала, оно всё больше задыхается, пока не превращается в мерцающую кучку пепла под моим волнением.

И снова Бен и Мадлен уже спят, когда я возвращаюсь в наш номер.

Я переодеваюсь в простую тёмно-синюю юбку и белую блузку, затем распускаю волосы с дорогого гребня и заплетаю их в косу, перевязывая лентой в тон юбке. Наконец, я кладу подушки под одеяла в грубой форме спящего тела и выключаю свет, чтобы осмотреть свою работу. Сияние лунного света, проникающего сквозь мои занавески, окутывает кровать серебристыми тенями, которые только усиливают фарс. Если родители не присмотрятся слишком внимательно, я уверена, что они не смогут заметить разницу.

К тому времени, как я добираюсь до пляжа, луна скрыта тёмным облаком, её бледный свет очерчивает пухлые гребни, и моим глазам требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Сначала я не вижу Алека, и меня охватывает страх. Неужели он не смог уйти? Или всё это было шуткой? Неужели он сейчас смеётся со своими друзьями над глупой богатой девушкой, которая думала, что на самом деле нашла в нём друга?

Но потом облако движется, заливая пляж лунным сиянием, и я вижу его, сидящего на камнях. Он сменил форму лакея на вельветовые брюки и подтяжки, которые носил в саду, сочетая их с синей рубашкой из шамбре. Он ещё не увидел меня, и я задаюсь вопросом, вертятся ли у него в голове те же вопросы. Думает ли он, что, может быть, я где-то смеюсь на его счёт.

Я выхожу из тени.

Все его тело расслабляется при виде меня.

— Я отчасти подумал, ты придешь, — говорит он, когда я подхожу ближе.

— Я отчасти подумала о тебе то же самое, — признаюсь я.

Он спрыгивает со скалы и протягивает мне руку. Я беру её, удивляясь тому, насколько она отличается от бесчисленных других рук, которые я принимала за эти годы. Шире и крепче, с мускулами — не те мускулы, которые джентльмен получает от игры в гольф, а те, которые мужчина получает от тяжёлой работы, зарабатывая на жизнь.

— Итак, — говорит он. — Ты готова увидеть Палаточный город?

ГЛАВА 16

НЕЛЛ

МАМА СКЛОНЯЕТСЯ НАД МОЕЙ КРОВАТЬЮ, заправляя вокруг меня одеяло. Она пахнет розами и сиренью, летом и влажной садовой землей.

— Всего три дня, — говорит она, — и я вернусь.

Слабые лучи лунного света, пробивающиеся сквозь ставни, освещают чемодан рядом с дверью нашего гостиничного номера. Папа храпит на другой кровати, и это пугает меня.

Его не должно быть здесь.

Мне двенадцать лет, и я в своей собственной спальне.

Но когда я поднимаю глаза, ожидая увидеть полки, заставленные танцевальными трофеями, фотографиями команд и боа из перьев, я вижу только белую полосу. Справа от моей кровати, где на бирюзовом столе должны стоять мой компьютер и учебники, находится ряд длинных окон с плантационными жалюзи, выходящих на балкон, который просто для вида, и ветви деревьев, которые бьют по оконным стеклам.

И тогда я вспоминаю.

Я не в своей спальне в Колорадо, а в гостиничном номере на острове Уинслоу. Потому что папа сейчас работает здесь. Но другого человека, который должен был быть здесь, третьего человека, который составлял треногу, которая была нашей семьёй, здесь нет с нами, потому что она уехала на учебную конференцию и не вернулась домой.

— Мама…

Она целует меня в лоб.

— Я постараюсь вернуться пораньше, если смогу.

Я борюсь с простынями, но они прилипают к моей коже, прижимая к кровати, удерживая меня.

— Мам, не уходи…

— Это моя работа, — она одаривает меня грустной, понимающей улыбкой. — Я должна идти.

— Нет.

Простыни впиваются в мою кожу, как верёвки, прижимая меня к матрасу.

— Ты должна выслушать меня…

Но она отстраняется точно так же, как и в ту ночь. Как будто это не прощание навечно.

— Сладких снов, Нелли Би.

— Мама!

Она хватает свой чемодан.

— Не надо!

Я бьюсь о простыни, но это бесполезно.

— Мама, пожалуйста!

Она открывает дверь. Оглядывается на меня.