Роберт Сильверберг - Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик
— И теперь он так думает? — спросил Хиссун.
— Нет, лорд Хиссун. Он думает, что война еще далеко не проиграна, и собирается напустить на вас, Неизменчивых, новых тварей, новые болезни и считает, что он на пороге победы.
— Тогда зачем убивать Данипиуру?
— Чтобы гарантировать свою победу.
— Безумие!
— Я тоже так думаю, милорд! — Глаза Ааризиима широко раскрылись, загорелись странным неприятным блеском.— Он, конечно, видит в ней опасную соперницу, более склонную к миру, чем к войне, Если ее убрать, исчезнет опасность для его власти. Более того! Он хочет принести ее в жертву на алтаре —
передать ее кровь водяным королям, чтобы заручиться их поддержкой. Он построил храм по проекту одного из бывших храмов Старого Велализьера и сам положит ее на камни, сам отнимет у нее жизнь собственными руками.
— И когда это предполагается осуществить?
— Сегодня, милорд. В Час Хайгуса. Ночью.
— Сегодня?!
— Да, милорд, Я шел быстро, как мог, но ваша армия такая большая, и я боялся, что меня убьют, если я не найду ваших охранников до того, как ваши солдаты обнаружат меня. Я пришел бы к вам вчера или позавчера, но это не было возможно. Я не мог сделать это…
— Сколько дней пути отсюда до Нью-Велализьера?
— Возможно, четыре. Возможно, три, если двигаться очень быстро.
— Тогда Данипиура погибнет! — гневно воскликнул Хиссун.
— Если он не принесет ее в жертву сегодня ночью…
— Но ты сказал, что сегодня та ночь.
— Да, планеты расположены, как нужно, и звезды тоже… Но если он утратит свою решимость, если в последний момент он передумает…
— И часто Фараатаа утрачивает свою решимость?
— Никогда, милорд.
Хиссун хмуро посмотрел в сторону рощи двикки. Данипиура умрет? Это не оставляло никакой надежды на примирение с формодеями: она одна, как он понимал, могла смягчить ярость мятежников и позволить вести какие-то переговоры о компромиссе. Без нее это будет битва без конца.
Обращаясь к Альдамиру, он спросил:
— Где сегодня Понтифик?
— К западу от Хинтора. Возможно, у самого Дулорна.
Определенно, где-то в Ущелье.
— Мы Можем послать ему туда сообщение?
— Каналы коммуникаций, связывающие нас с этой областью, очень ненадежны, милорд.
— Я знаю это. Я хочу, чтобы вы как-нибудь передали ему эту новость в течение следующих двух часов. Пробуйте все, что может работать. Используйте колдовство, используйте молитвы. Сообщите Леди, пусть она попробует использовать сны. Любой возможный канал, Альзимир! Ты понимаешь это? Он должен знать, что Фараатаа намерен убить Данипиуру сегодня ночью. Доставьте ему эту информацию как-нибудь. Как-нибудь! И скажи ему, что он один может спасти нас.
Для этого, подумал Валентайн, ему понадобится диадема Леди, как и зуб Маазмоорна. Не должно быть сбоев в передаче, ни искажения посланий: он использует любое средство в своем распоряжении.
— Встань ближе ко мне. Рядом со мной,— сказал он Карабелле. И Делиамберу, и Слиту сказал то же самое:— Встаньте вокруг меня. Когда я потянусь к вам, возьмитесь за мою руку. Ничего не говорите. Только возьмитесь.
День был ярким и ясным. Утренний воздух — бодрящий, свежий, душистый, как нектар алабандины. Но в Пиурифаине, далеко на востоке, уже сгущалась ночь. Он надел диадему. Он обхватил зуб водяного короля. Он глубоко вдохнул свежий душистый воздух, так что у него закружилась голова.
— Маазмоорн?
Вызов спрыгнул с уст Валентайна с такой силой, что стоявшие возле него почувствовали отдачу. Слит вздрогнул, Карабелла закрыла уши руками, щупальца Делиамбера скрутились от внезапного возбуждения.
— Маазмоорн? Маазмоорн?
Звон колоколов. Медленное тяжелое движение гигантского тела, лежащего в холодных северных водах. Слабое шуршание огромных черных крыльев.
— Я слышу, брат Валентайн.
— Помоги мне, Маазмоорн.
— Помочь? Чем я помогу?
— Позволь мне пролететь над миром с твоим духом.
— Тогда иди на меня, брат король, брат Валентайн.
Это было удивительно просто. Он почувствовал, как становится легче и заскользил вверх, и поплыл, набирая высоту, полетел. Под ним лежал огромный закругленный изгиб планеты, широко уходящий на восток, в ночь. Водяной король нес его без усилий, спокойно, как великан может нести на ладони котенка. Дальше, дальше над миром, который был полностью открыт ему, когда он мчался над ним. Он чувствовал, что он и планета — одно, что он воплощал в себе двадцать миллиардов жителей Маджипуры, людей и скандаров, хьертов, метаморфов и всех остальных, движущихся в нем частичками крови. Он был сразу везде, он был печалью в мире и всей радостью, всеми желаниями и всеми требованиями. Он был всем. Он был кипящей вселенной противоречий и конфликтов. Он ощущал жажду пустыни, теплый дождь тропиков и холод горных ветров. Он смеялся, плакал и умирал, и любил, ел и пил, и танцевал, и сражался, и ехал верхом по незнакомым холмам, и трудился в поле, и прорубал себе путь в густых, заросших паутиной вьющихся стеблях джунглей. В океане его души огромные морские драконы всплывали на поверхность, испуская чудовищные мычания и рычания, и снова погружалась в самые глубины. Он посмотрел вниз и увидел порушенные в мире места, израненные и расколотые места, где земля поднялась и обрушилась с треском. И он видел, как все это можно излечить, как это может быть сделано снова единым и спокойным, поскольку все стремилось к спокойствию. Все охватывалось Тем Что Есть. Все было частью огромной единой гармонии. Но в этой великой гармонии он чувствовал единственный диссонанс. Он визжал и пищал, кричал и вопил. Он прорезал материю мира, как нож, оставляя позади кровавый след. Он распарывал целостность.
Даже этот диссонанс, Валентайн знал, был одним аспектом Того Что Есть. Все же это был так далеко раздраженный и взбалтывающий муть, рычащий в своем бешенстве один аспект Того Что Есть, который сам не признавал Того Что Есть. Это была сила, кричащая мощное "Нет!" всему остальному. Она поднималась против тех, кто восстановил бы гармонию, кто починил бы материю, кто сделал бы все целым.
— Фараатаа?
— Кто ты?
— Я Валентайн Понтифик.
— Валентайн-глупец! Валентайн-дитя!
— Нет, Фараатаа. Валентайн Понтифик.
— Это ничего не значит для меня. Я Король который Есть.
Валентайн засмеялся, и его смех пролился над миром дождем капель золотистого меда. Возвышающийся на крыльях огромного короля-дракона, он поднялся почти до Края неба, где мог видеть по ту сторону темноты вершину Горы Замка, упершуюся в небеса на другом Краю мира, и Великий океан за ней.
