Владимир Романовский - Год Мамонта
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. НАКЛАДКА ВЫШЛА
Кроме Бука, всех участников заговора, включая осведомителей, Бука, арестовали, погрузили в армированные кареты и под конвоем отправили в Теплую Лагуну. Их нужно было поберечь до победного дня, когда войска мятежников будут разгромлены и в Астафию вернется законное правительство. Только тогда можно будет публично судить и казнить негодяев и подлых предателей, подготовивших и организовавших приход самозванца.
С Сейской Темницей разбираться было некогда — две трети заключенных просто застрелили, а трупы вывезли за город и спешно закопали, использовав для этой цели тот самый разведывательный отряд. Членов разведывательного отряда убили и закопали там же.
Наиболее ценные вещи вынесли из княжеского дворца и погрузили на обозы. Также на обозы погрузили всю библиотеку особняка Фалкона. Обозы отправились на юг.
Золотой запас изъяли и выкопали, и тоже увезли, но не в Теплую Лагуну, а куда-то по соседству, под строжайшим секретом.
После этого члены Рядилища, охрана, войско, и сам Фалкон покинули город.
Разгул и разгром начались сразу. Как гиены, почуявшие слабеющего зверя, как крысы, осознавшие, что сопротивления не будет, как волки, уловившие запах погасшего костра — криминалы открыто вышли на улицы.
Прохожих останавливали подряд, не стесняясь. В дома стучались, и если дверь не открывалась достаточно быстро, ее высаживали. Жен и дочерей насиловали при мужьях и отцах. В таверны заходили, заставляя кого попало подносить и готовить. Население, привыкшее к повседневному страху, теперь испытывало ужас, к которому не привыкают.
Тут же образовались банды, группировки, отряды и, путем смертоубийства и выявления былых заслуг, выдвинуты были лидеры, понимающие, что хаос должен быть так или иначе приостановлен, хотя бы постепенно. По здравому размышлению, самые горячие головы в течении нескольких дней должны были либо одуматься, либо погибнуть, о чем их и предупредили. Город поделили на зоны, и в каждой из них, прежде чем идти на дело, лихие люди обязаны были сообщать об этом лидеру зоны.
Имели место несколько попыток ограбить Храм Доброго Сердца. К счастью, попытки эти были несерьезны — не вера, но суеверие, останавливали большинство воров и быстро присоединившуюся к ним чернь.
У менее суеверного меньшинства были другие препятствия. Двери Храма, когда они запирались, можно было пробить только тараном. Окна первого уровня находились на слишком большой высоте, чтобы можно было через них незаметно проникнуть в Храм, а люди, творящие негодяйство, любят тайну и с опаской относятся к публичности. Попытки были сделаны, когда чернь пыталась стучаться в двери под видом нуждающихся в общении с Создателем прихожан. Двери отпирались, и на пороге возникала внушительная фигура Бранта с мрачным, бледным лицом и с мечом в руке. С холодной вежливостью Брант осведомлялся, по какому поводу явились в Храм визитеры. Он впускал их, когда они говорили, что им нужно помолиться о грехах, и снова запирал двери. Строгое полуосвещенное помещение и присутствие Бранта производило должное впечатление. Те, кто действительно пришел молиться — молились, остальные тоже молились, либо делали вид, и, выждав некоторое время из приличия, просили их выпустить. Один из визитеров, профессиональный вор, все-таки полез в служебные помещения в надежде найти либо религиозные атрибуты, одним из составных компонентов которых было золото, либо собственно сундук, содержащий казну Храма. Найдя какую-то боковую дверь и почему-то решив, что именно она и ведет к сундуку, он зажег свечу и начал спускаться по узкой лестнице в подземный уровень, как вдруг поскользнулся и рухнул в пролет, и очень больно упал на каменный пол, подвернув ногу и вывихнув руку. Преследуемый суеверным страхом, невразумительно крича и паникуя, он поспешил обратно и взвизгнул, найдя дверь запертой. Отчаиваясь, он замолотил в нее кулаками, ожидая неминуемой кары, скорой смерти, и вечных страданий в аду. Через несколько минут дверь открылась и Брант, ухватив негодника за шиворот, выволок его в коридор.
— Ой, спасибо, ой, родненький, выручил, ой, убереги меня! — кричал вор.
— Тише, — сказал Брант. — Это Храм, а не Форум, воплями здесь популярности не наживешь. Что ты там делал, внизу?
— Покарает меня Создатель! — заскулил жалобно вор. — Иду себе по лестнице, никого не трогаю, вдруг три ступеньки пропали! И я в эту дыру — хлоп, да об пол бах! Ой, пропал я, ой, погубил душу!
Брант заглянул. Все ступеньки, вроде, были на месте.
— Нет! — закричал вор. — Не ходите туда! Я молиться буду, прощение вымаливать!
— Хорошая мысль, — сказал Брант. — У меня есть для тебя одно дело.
— Нет, ни за что! Воровать больше никогда не буду, не просите, лучше убейте меня здесь, сразу!
— Никто тебя воровать не заставляет. А хочешь прощение заслужить — идем со мной. Тут человек умирает, ты нам нужен, чтобы его спасти, либо помолиться за упокой души.
Брант повел притихшего вора в кабинет Редо, куда ранее он с одного из верхних уровней приволок кровать и белье. Редо был в сознании, но двигаться не мог. Мальчишка и проститутка, сидя рядышком у кровати, молчали.
— Это еще кто? — слабо спросил Редо. — Уберите его, и так тошно. Вор небось какой-нибудь?
— Вам, Редо, изменяет ваше милосердие, — заметил Брант. — Все мы дети Создателя. Да не пищи ты так! — рявкнул он на скулящего вора. — Что у тебя с плечом?
— Вывернуто, господин мой, как есть вывернуто!
— Стой. Не двигайся. Не двигайся, тебе говорят!
Брант стащил с вора куртку и, игнорируя невразумительные протесты, разорвал ему рубаху на плече. Теплого белья под рубахой не оказалось.
— Как же ты не мерзнешь? — спросил Брант, осматривая плечо.
— Привыкшие мы, — сказал вор жалобно. — Ой!
— Не шевелись. Это просто вывих. Сейчас будет какое-то время больно, а потом пройдет. Не шевелись.
Взявшись за ключицу и предплечье вора, Брант резким движением вправил ему сустав. Вор дико завыл и заплакал.
— Не ной, — сказал Брант. — Посиди вон на стуле. Видишь третий стул, свободный? У кровати? Посиди. Я тебе сейчас выпить принесу.
Он ушел в кладовую.
— Я тоже вор, — сказал мальчик. — Ничего в этом плохого нет. Все говорят, что это плохо, а на самом деле это не так.
— Воровать нехорошо, — заметила проститутка.
— Не говори так, дитя, — сказал вор. — Ай, как болит, как болит… Не говори так. Не знаешь.
— Когда у тебя ничего нет, а у других есть, воровать справедливо, — сказал мальчишка.
— Это тем, кто ворует справедливо, — наставительно сказала проститутка, обнаруживая материнские инстинкты, — а тем, у кого ворует — как? Вот ответь, какого им? А?
