Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)
- Конечно... Любимый... У нас это все же будет...
Полминуты спустя Моррест, уже обнаженный, вернулся к постели. Его встретили жаркие, влажные губы, доверчивые руки, мягкая, теплая грудь. Когда их губы встретились, а языки, скользнув по зубам и губам, начали любовную игру, Морресту показалось, что он в раю. Ее губы были подведены дорогой помадой, щеки нарумянены, с запястий ссыпались на пол, позвякивая, золотые браслеты, глаза и брови были ярко накрашены. Попав в умелые руки служанок, простая деревенская девушка обернулась сказочной красавицей - но Морресту было все равно: он любил ее любой.
Влюбленные оборвали сумасшедший поцелуй, когда стали задыхаться. Это было только начало. Губы Морреста, испачканные помадой Эвинны, покрывали нежнейшими поцелуями ее лицо. Вот он скользит языком по мочкам ушей, и по телу Эвинны бегут мурашки восторга. Вот он покрывает поцелуями щеки, чувствуя запах румян. А вот уже она, гибко скользнув ниже, накрывает ртом его горло, и Моррест стонет от восторга.
С каждым прикосновением ее рук, губ, языка доводы разума уносятся куда-то вдаль. Зато растет, крепнет, наливается силой то, что у Императора жалко и безжизненно. Каким-то шестым чувством Эвинна угадывает это, ее руки касаются заветного места, скользят по его напряженному "копью", и Моррест чувствует, что еще чуть-чуть, и он не выдержит.
- Погоди...
Эвинна слушается так же, как он бы послушался ее. Сейчас он, а не венценосный рогоносец Кард, был ее императором и богом, а она его императрицей и богиней. И тогда губы Морреста снова скользят по ее шее и плечам, надолго задерживаясь на упругих холмиках грудей с напряженными, ждущими погружения в сказку вишенками-сосками. И вот он уже ласкает ее бедра и живот, целует - и не может нацеловаться, чувствуя, как по его плечам и мочкам ушей жарко и жадно скользит ее язык. Уделил он внимание и самому заветному месту, поросшему жестковатым рыжим волосом, заставив девушку застонать, скользнул пальцем, а потом и языком по потаенному бугорку... Затем Моррест, сделав в постели резкий кульбит, вдруг начинает ласкать пальцы ее ног, ступни, щиколотки.
- А...ах! - шумно выдыхает Эвинна, все прежние ласки казались ей лишь затянувшейся прелюдией Самого Главного. Внизу живота нарастает горячая, сладкая тяжесть, она становится сильнее, вот она уже нестерпима, выйдя на ту грань, где стираются разница между болью и наслаждением. Никогда и нигде прежде не испытывала Эвинна этой сладкой пытки, этой небывалой чувственности - все ее тело отзывалось сладостной волной истомы на малейшее его движение. А ведь, казалось бы, было в ее жизни и это.
Наконец Моррест наклонился над Эвинной, почти лег на нее. Теплые руки требовательно притянули голову к ее головке, и их губы слились вновь. На этот раз язычок девушки смело скользнул ему в рот. Одновременно Моррест опустился и плавно, смакуя каждый миг продвижения в заветные глубины, вошел. Эвинна протяжно выдохнула ему в рот - и задвигалась навстречу, безошибочно встроившись в древний, как мир, танец любви. Сейчас ей было все равно, что будет потом, сейчас она была не императрицей и предводительницей восставших против тирании, а он - не офицером и не дипломатом. Здесь и сейчас не было места ни национальностям, ни кастам, ни законам и политике, ни возрасту и богатству. Были только Он и Она.
Когда двоих сливает воедино Любовь, они всегда равны. Это и есть величайшая тайна мироздания.
Моррест размеренно и мощно двигал бедрами, Эвинна покорно и страстно принимала в себя его жезл. Она чувствовала, как он врывавется в нее - но не разрушительным тараном, а плугом, вспахивающим землю, чтобы дать начало новой жизни. Это было невероятно - ощущение раскаленного, пульсирующего жизнью "копья" внутри, каждое движение которого отдавалось сладостной волной. Сильные, уверенные толчки, казалось, окунали ее в океан наслаждения и чувственности. С каждым движением нарастало, вставало, как цунами, предчувствие чего-то невероятного и захватывающего.
Моррест не помнил, сколько времени это продолжалось. Просто в некий момент он почувствовал, что больше не может сдерживаться, и с хриплым стоном отпустил себя на волю. Его голос слился с Эвинниным, она отстала на исчезающе малую долю мгновения. Потом оба потеряли всякую связь с реальностью, в те мгноверия, когда один расставался с семенем, а другая вбирала его в себя, они слились в единое, охваченное страстью существо. Как губка, это двуединое создание впитывало в себя наслаждение, стремясь запасти его на предстоящую вечность разлуки. Бесконечность любви и бесконечность разлуки...
Нет, не так. Пусть не в этой жизни, пусть и не в следующей, но они встретятся снова. Другими людьми, под другими именами, и все же непременно узнают друг друга в огромном, пестром и неустроенном мире. Потому что время в этом мире течет не так, как там, откуда пришел Моррест. Не от начала к концу, а от начала - вновь к началу, хоть и на новом уровне. И снова через конец - к началу. Кругами. Циклами.
- Алха милостивая, хорошо-то как, - прошептали губы Эвинны. Моррест воспользовался этим - накрыл ее рот очередным поцелуем, уже не жадным и неистовым, а нежным и бережным, медленным и плавным. И Эвинна вновь чутко отозвалась, лаская Морреста, как не ласкала никого. - Кажется, сами Боги создали меня для тебя...
- А меня - для тебя, - эхом отозвался Моррест. - Это правда, главная на свете.
Передышка длилась недолго, и на сей раз первой начала Эвинна: она ласкала Морреста руками, губами, языком, скользила по его груди своими, по-домашнему мягкими и теплыми, грудками. Языком и губами она обволокла поникшее было "копье", очищая его и готовя к новому соитию, и Моррест стонал, чувствуя, что не в силах выдержать нарастающий в паху жар и сладкую ломоту. Губы любимой старательно и влажно скользили по нему, и сейчас это казалось самым правильным и честным.
Аморально? Не по обычаям и заповедям святых аскетов? Но когда сходятся двое любящих, для них нет ничего запрещенного и аморального. Точно так же, как когда пытаются им подражать, из корыстных ли побуждений, по приказу ли кого-то важного, просто потому, что "пришла пора", любая "правильность" будет бесстыдной и похабной. Продержался Моррест совсем недолго - и снова, закинув ее ноги на плечи, вошел блестящим от девичей слюны "копьем".
И снова там, где обычно мог находиться лишь ничтожный Император, раздавались стоны влюбленных, клейкие звуки поцелуев, учащенное дыхание, шелест потревоженных простыней... Моррест не знал, сколько раз он овладел ею за ночь, заменившую собой десятилетия семейного счастья. Не смогла бы ответить и Эвинна, сколько раз теряла себя в океане наслаждения, а потом вновь обретала в объятиях любимого на смятой постели. Лишь когда небо за окном стало отчетливо светлеть, Моррест почувствовал, что вот теперь - все.
