Раймонд Фейст - Дочь Империи
— Ты чересчур льстишь мне, господин. Все мое «честолюбие» сводится к одному: я хочу видеть, что мой сын растет в мире и спокойствии, — ответила Мара, несколько ошеломленная этим признанием.
Альмеко водрузил шлем на голову и мановением руки подозвал стражу.
— Право, не знаю, — Альмеко словно размышлял вслух, — кого следует опасаться больше: одержимого честолюбца или того, кто борется за жизнь? Хотелось бы надеяться, что мы станем друзьями, властительница Акомы, но чутье подсказывает мне, что ты опасна. Поэтому давай согласимся на том, что сейчас у нас нет причин ссориться.
— И я благодарю за это богов, господин, — ответила Мара, склонившись в поклоне.
Альмеко вернул ей поклон и удалился, чтобы принять ванну. Когда Мара вышла вслед за Стратегом из сада, к ней немедленно подошел Кейок.
— Вайо?.. — выговорил он.
Мара горестно качнула головой: скорбь была общей.
— Он умер как воин, Кейок.
Лицо военачальника не выражало никаких чувств, когда он произнес:
— Никто не может требовать большего.
Прекрасно понимая, что Накойя сейчас показывает себя во всем блеске в многотрудных хлопотах размещения гостей и вполне может еще какое-то время управиться без нее, Мара предложила:
— Проводи меня, Кейок, до поляны моих предков.
Военачальник умерил шаг, подстраиваясь к шагу своей хрупкой хозяйки, и молча открыл перед ней боковую калитку. Когда они отошли от господского дома и гул голосов сменился щебетаньем птиц, Мара вздохнула:
— Нам будет нужен новый командир авангарда.
— Приказывай, госпожа, — отозвался Кейок.
Но Мара решила придержать свое мнение при себе.
— Кто лучше всего подходит для этой должности?
— Мне не по нутру говорить это, — с неожиданной горячностью ответил военачальник, — но нет никого достойнее Люджана, хотя иногда он позволяет себе возмутительное нарушение приличий. Тасидо служит дольше и лучше владеет мечом… но я не встречал офицера, равного Люджану в вопросах тактики, стратегии и руководства людьми, с тех пор… — Он поколебался, но потом решительно договорил:
— Да, с тех пор как погиб твой отец, госпожа.
Мара подняла брови:
— Настолько хорош?
Кейок улыбнулся, а это случалось столь редко, что Мара от неожиданности чуть не споткнулась и остановилась на месте.
— Да, настолько хорош. Он прирожденный вожак. Именно поэтому Папевайо так быстро привязался к шельмецу. Если бы твой командир авангарда восстал из праха, он сказал бы то же самое. А случись так, что властитель Котаи остался бы в живых, Люджан, вероятно, уже сейчас был бы командиром авангарда.
От Мары не укрылся оттенок боли, прозвучавший в голосе Кейока, и она поняла, сколь много значил Папевайо для старого служаки, любившего его, как сына. Но затем возобладали навыки цуранской самодисциплины, и верный военачальник снова стал таким, каким она знала его с детства.
Мару обрадовал выбор Кейока.
— Значит, Люджана назначаем командиром авангарда, а его место займет кто-нибудь из сотников.
Они шли под деревьями, где когда-то Папевайо, преклонив колени, просил как милости позволения умереть от собственного меча. Мара знала, что скорбь о его гибели еще долго будет сжимать ее сердце. Но сейчас она размышляла о том, что могло бы случиться, если бы она не переиначила традицию, связанную с черной повязкой осужденного. Вдоль спины пробежал холодок: на какой тонкой нити висела ее жизнь!
На этот раз неожиданно резко остановился Кейок. Впереди высилась живая изгородь, преграждающая вход на поляну, и по традиции военачальник мог сопровождать Мару только до этого места. Затем Мара заметила одинокую фигуру человека, поджидающего ее перед Поляной Созерцания, священным местом успокоения ее предков. В руках он держал хорошо знакомый красно-желтый шлем, отсвечивающий медью в свете предзакатного солнца, а ножны, висевшие на боку, были пусты.
Спокойно отпустив Кейока, Мара шагнула навстречу властителю Анасати.
Текума пришел без почетной стражи. Алые и желтые доспехи рода Анасати скрипнули в тишине, когда он поклонился, приветствуя невестку.
Мара ответила на поклон, невольно отметив про себя, что с наступлением вечера птицы на деревьях смолкли.
— Я надеялся найти тебя именно здесь. На этом месте мы разговаривали с тобой в последний раз, и мне показалось, что будет лучше всего, если мы начнем сначала на той же самой земле. — Он бросил быстрый взгляд на гомонящую толпу гостей, запрудившую двор, и снующих между ними слуг. — Я опасался, что в следующий раз, когда мне доведется ступить на эту траву, я увижу одетых в оранжевое воинов, сметающих все на своем пути, а не этих весельчаков, что сейчас явились сюда пировать и чествовать тебя.
— Они явились чествовать Имперского Стратега, — поправила Мара свекра.
Текума всматривался в лицо невестки, словно увидел его впервые.
— Нет, госпожа. Конечно, они празднуют день рождения Альмеко, но на самом деле чествуют тебя. Между нами никогда не будет душевной приязни, Мара, но вас связывает Айяки. И я осмеливаюсь считать, что мы уважаем друг друга.
Мара поклонилась Текуме ниже, чем когда-либо прежде, и с полной искренностью ответила:
— Ты не ошибаешься, Текума. Я не раскаиваюсь ни в чем, жаль только, что невинным людям пришлось страдать… — Мысли Мары обратились к отцу, брату, Папевайо и даже Бантокапи, и она добавила:
— И умереть. Все, что я сделала, совершено для блага Акомы, которая в один прекрасный день перейдет к Айяки. Надеюсь, ты понимаешь меня.
— Понимаю. — Текума собрался было уходить, но вдруг тряхнул седой головой, и за маской его невозмутимости блеснула невольная улыбка. — Представь себе, понимаю. Быть может, когда Айяки достигнет совершеннолетия и примет бразды правления, я загляну в свое сердце и обнаружу, что простил тебя.
Мара только диву давалась, какой странный оборот могут принять события в Игре Совета.
— Я рада уже тому, что по крайней мере сейчас у нас нет оснований для вражды, — ответила она.
— Вот именно, сейчас, — Текума вздохнул едва ли не с сожалением. — Кто знает, что могло бы случиться, будь ты моей дочерью, а Банто — сыном властителя Седзу.
Он надел шлем с таким видом, словно не намерен больше никогда возвращаться к этому разговору. Волосы, не заправленные под шлем должным образом, нелепо торчали у него над ушами в разные стороны; вдоль шеи болталась узорная застежка шлема, но при всем том Текума отнюдь не выглядел смешным. Он сохранял достоинство вельможи, у которого остались за плечами и которого ждали впереди долгие годы власти; перед Марой стоял правитель, умудренный возрастом, опытом и знаниями, — владыка с головы до пят. И из его уст прозвучали слова:
